основным предметом, а как дополнение к латыни и греческому. Мы выучили алфавит и не слишком далеко ушли от него. Я помню, как читал наизусть стихотворение Самуила Маршака «Почта» на празднике речи в школе Харроу 30 июня 1956 года. После этого журнал «Харровиан» написал: «Русский язык Н.У.Бетелла таков, каким его хотел бы видеть современный русский человек, — это нечто совершенно непонятное западным людям…»[1]. Впрочем, то, что я произносил, русские тоже не поняли бы, поскольку это было мое первое публичное выступление на русском языке, к тому же я плохо понимал грамматику и структуру стихотворения. Я просто заучил звуки наизусть. Вскоре я окончил Харроу и через три месяца, почти сразу после моего восемнадцатилетия, пошел на два года в армию.

Знание русского языка казалось мне очень важным, так как он является основой одной из великих культур. Хотя Советский Союз считался отсталой страной, русская литература не имела себе равных. К тому же Россия была сверхдержавой, и значение ее языка могло возрасти. Между тем мало кто из британцев знал русский язык. Даже в том юном возрасте я мог утверждать, что для тех, кто его знает, откроются новые возможности. Поэтому, когда в армии мне предложили пройти почти весь двухлетний срок службы на курсах переводчиков русского языка, я ухватился за эту возможность обеими руками.

Изучение любого языка открывает окно в дотоле невиданный мир. Что касается русского, то открывавшийся через него новый мир был необычайно огромным и красочным. Нас готовили к третьей мировой войне. Нам предстояло участвовать в Армагеддоне. Я приступил к занятиям вскоре после того, как Советская Армия оккупировала Венгрию, а Британия опозорилась при Суэце. В армии в лагере Кэтрик Кэмп в Йоркшире, а затем в армейской школе иностранных языков в Крейле (Шотландия) даже на моем невысоком уровне ходили разговоры о том, что произойдет, когда «поднимется гриб». Нам постоянно твердили, что придется применять наши знания, переводить радиосообщения и перехваченные документы, а также допрашивать пленных. Нас заставляли отрабатывать друг на друге строевые команды, чтобы в нужное время мы смогли водить будущих советских военнопленных строем с места на место, а затем (по возможности мягко) извлекать из них нужную информацию. Мы выполняли все указания, хотя и недоумевали, откуда в устрашающей перспективе ядер-ной войны возьмется время на переброску нас к месту, где мы будем должны обнаружить и захватить в плен противника, то есть советских солдат. А если пленных нужно будет переправить в Британию, то что от нее останется к тому моменту, когда их придется где-то размещать?

К счастью, нашим преподавателям, большинство из которых во время второй мировой войны были советскими офицерами, разрешали обучать нас не только строевым командам и устройству автомата Калашникова, но также и красотам поэзии Пушкина и Лермонтова. Наши педагоги преподавали нам историю России на русском языке, по-русски же мы разыгрывали в классе и после занятий пьесы Чехова и Гоголя. Бот так мы знакомились с величием России, а также и с ее ужасами. Что касается последних, то наши педагоги весьма откровенно рассказывали о репрессиях, которым Сталин подверг миллионы своих соотечественников. Многие преподаватели во время этих «чисток» потеряли родственников или пострадали сами, так что их ненависть к режиму была неподдельной. Русские нанесли себе и своим соседям такие жестокие раны — порой думали мы, — что они должны быть людьми без сердца; тем более удивительно было, когда какой-нибудь литературный шедевр раскрывал перед нами глубины русской души.

Весной 1958 года в Крейле, когда я стал лучше понимать русский язык, я впервые узнал о страшной роли, которую сыграла наша собственная страна, оказав Сталину помощь в уничтожении людёй. Долгими шотландскими летними вечерами наши педагоги, подвыпив, понемногу рассказывали нам, как им чудом удалось избежать судьбы большинства советских солдат, оказавшихся в руках англичан и американцев в 1945 году.

Они рассказали, что несколько миллионов русских и украинцев, в том числе женщины и дети, в конце войны оказались в Западной Европе. Боясь возвращаться в Советский Союз, они просили убежища на Западе. Мы отказали им в помощи и почти всех отправили обратно «на советскую родину», на милость Сталина, что почти всегда означало медленную смерть от холода и голода в трудовых лагерях или пулю в голову. Еще мне рассказали, как британские и американские войска силком загоняли своих пленников в лапы Советов. При этом случались и смерти, и самоубийства. Я был потрясен, услышав о том, что англичане являлись сообщниками сталинского террора и, осуществляя эту бесчеловечную политику, пользовались «немецкими методами». Тогда я даже не очень верил этому. Вернее, не хотел верить.

В сентябре 1958 года закончился срок моей службы, и я распрощался с армией. Теперь я становился одним из тех, кто входил в «резерв» военных переводчиков с русского языка. В случае катаклизма нас должны были призвать. Вскоре, когда я был уже студентом Кембриджа, мне, как военнослужащему запаса, прислали железнодорожный литер и уведомление о почтовом переводе на сумму в 1 фунт стерлингов с предписанием воспользоваться этим литером для прибытия в свою часть в случае ядерной атаки на Великобританию или подобной чрезвычайной ситуации. Фунт стерлингов выделялся на питание в дороге.

Мне не представилось случая воспользоваться литером или получить на почте перевод, но к тому времени я утвердился во мнении, что советский строй был зловещей силой, угрожавшей нам всем. Рассказы наших преподавателей, а также вторжение в Венгрию, стоившее жизни тысячам граждан этой страны, убедили меня в этом. Советский строй был, по выражению Уинстона Черчилля, «чумной бациллой». То обстоятельство, что мы не уничтожили его в зародыше, как того желал Черчилль, что наша помощь «белому» движению во время гражданской войны в России была слишком ничтожной и слишком запоздалой, обернулось трагедией.

Теперь же Советский Союз, победивший во второй мировой войне и принявший благодарность всей Европы за то, что выпустил кишки гитлеровским армиям, благодаря западной лени и вероломству превратился в опасного вооруженного гиганта, постоянно готового к нападению, строящего козни и слишком могучего, чтобы его можно было уничтожить или хотя бы приручить. Он превратился в смертоносную машину, которая могла в любое время совершить нападение и поработить всех нас. Подразумевалось, что его силой была социалистическая идеология. Она, конечно, помогала Советскому Союзу завоевывать друзей среди западных интеллектуалов, участников профсоюзных движений и в странах третьего мира. Она возвеличивала рабочий класс, провозглашая свободу для всех, кто подвергается угнетению со стороны империализма. В 1956 году Никита Хрущев объявил, что его страна опередила Соединенные Штаты по производству