— Прекрати сейчас же паясничать, мешок с салом, моего сына зовут Гериберт, ясно?

Гериберт изумленно посмотрел на отца, от которого не ожидал такой семейной солидарности. Но лев не может позволить всякому заезжему Деду Морозу оскорблять своего сына, даже если сын, возможно, и жираф.

— Все в порядке, папа, этот господин, похоже, чуточку перевозбудился, но тут есть доля и твоей вины.

Итак, нам теперь известно, что Дед Мороз проводил испытательный полет. Для этого, как мы видим, он выбрал саванну, иначе бы он здесь не лежал. Очевидно, он летел слишком низко, по крайней мере, мы можем это предположить, иначе отец Гериберта до него бы не дотянулся.

Наше предположение нас не обманывает, Дед Мороз действительно летел довольно низко, так как еще не совсем приловчился к саням — а кроме того, он хотел напугать отца Гериберта, который повернулся к нему спиной и, казалось, совсем не замечал его. В общем, Дед Мороз собрался пролететь вплотную за спиной Эрвина, чтобы потом от души посмеяться над его испугом. Можно простить это Деду Морозу — ему нечасто выпадает возможность для подобных довольно безобидных шуток. Разумеется, Дед Мороз не знал об одном из классических трюков Эрвина, который назывался «Сделай-вид-будто-ни-на-что-не-спо-собен». Эрвин владел им в совершенстве. И когда применял, то и вправду выглядел невероятно старым, дряхлым, седым и практически глухим — такому льву так и хочется подложить свинью!

На самом же деле отец Гериберта всеми фибрами тела почувствовал приближение пятерых обладателей сырого мяса. Глянув уголком глаза, Эрвин решил, что к нему приближаются четыре белохвостые антилопы или же четыре гну, и когда сани Деда Мороза оказались прямо позади него, он, ловко извернувшись, подскочил высоко в воздух, все быстрей, как казалось, разгоняясь в полете, взял курс на объятого ужасом Деда Мороза и ударом лапы выдернул его из саней. Крепко ухватившись за сани, лев заставил их опуститься на землю и затормозил, после чего набил себе живот двумя северными оленями.

Теперь мы — точно так же, как Гериберт и его мама — видим последствия его нападения, и, смею сказать, это не очень-то красивое зрелище, когда множество пестрых заботливо упакованных подарков разбросано между скелетами двух оленей и грубо ругающимся толстяком.

Гериберту были неприятно смотреть на это, и он решил действовать. Повернувшись к Деду Морозу, продолжающему фонтанировать обзывательствами «сопливый лев», «альфа-идиот» и «главный дуралей стаи», Гериберт сказал:

— А теперь нам самое время о вас позаботиться. Мы положим вас в сани, и мой отец оттащит вас к нам домой.

— Секундочку, — собрался было возразить Эрвин, но, встретив строгий взгляд жены, промолчал, и на этом дискуссия была закончена.

Совместными усилиями они уложили стонущего Деда Мороза на покореженные сани, мама вернула ему шапку, отец взял в пасть поводья и изо всех сил дернул сани, которые с хрустом и скрипом поволоклись по саванне. Гериберт подталкивал их сзади, а мама поспешила вперед, чтобы приготовить Деду Морозу уютное ложе. Это была воистину замечательная картина, которую наблюдали только два коршуна и один марабу, но истории, рассказанной ими на следующий день, никто не поверил.

Тренировка в раздаче подарков

Той же ночью пришел старый семейный ветеринар, чтобы осмотреть раненого. Он ощупал Деда Мороза, немного подвигал его ноги туда-сюда, пока их владелец не закричал от боли, а потом сказал:

— М-да, никаких шансов, придется его, к сожалению, усыпить.

Лицо Деда Мороза от этих слов сделалось пунцовым, но мама быстро отвела врача в сторону и прошептала ему:

— Это же не лошадь или водяной буйвол, это, м-м-м… ну в общем такая… разновидность человека.

— Да что вы, — удивился звериный врач, — ничего подобного мне еще видеть не доводилось. Для человека у него слишком густая грива, и эта красная шкура… в общем, я бы сказал, что это млекопитающее, скорее всего не примат, с мало выраженным интеллектом…

С кровати послышалось яростное сопение, пациент попытался встать.

— Диагноз, — невозмутимо продолжил звериный доктор, — перелом обеих ног. В условиях дикой природы пациент — кем бы он ни был — выжить не сможет. Сейчас я наложу ему гипс, а потом уж вам придется за ним ухаживать.

Так и было сделано. Ветеринар торопился, ему еще предстояло наложить шину носорогу и погасить очаг сибирской язвы.

И вот теперь Дед Мороз с переломанными ногами лежал посреди саванны в доме вожака львиной стаи Эрвина. Он огляделся и увидел три пары львиных глаз, глядящих на него: одни сострадающие, другие подбадривающие, а третьи — ненасытные.

Дед Мороз глубоко вздохнул и сказал:

— Похоже, Рождество в этом году отменяется.

— Даже если и так, — проговорил отец, — я бы не стал из-за этого расстраиваться.

— Уважаемая госпожа Рита, — сказал Дед Мороз, — принесите-ка мне мой мешок, пожалуйста.

Мама с помощью Гериберта приволокла громоздкий мешок в дом. Дед Мороз извлек него бювар и стопку писем.

— Здесь пожелания миллионов детей. Теперь мне придется им, к сожалению, отказать.

И он начал писать: «…по причине коварного, трусливого нападения, или нет, в результате маленькой технической неисправности я, к сожалению, не смогу в этом году произвести раздачу подарков. Не сердитесь на меня, пожалуйста, я прибуду на следующий год…»

— Раздать подарки мог бы я, — раздался звонкий львиный голос.

— Хо-хо-хо, — рассмеялся Дед Мороз. — Ты не имеешь ни малейшего представления о том, как это делается. Одарить свыше двух миллиардов детей за одну ночь, такое уметь надо.

— Тогда научи меня! — воскликнул Гериберт. — У меня много друзей, они мне помогут.

— Об этом не может быть и речи, — зашумел отец, — мотаться по свету и раздавать подарки вовсе не львиное дело. Лев в лучшем случае позволяет что-то себе подарить, но охотнее всего он просто забирает то, что ему нравится.

— Полагаю, сейчас тебе лучше помолчать, Эрвин. Это ты виноват в том, что господин Дед Мороз оказался в таком положении, а также в том, что дети на Рождество останутся без подарков.

— Мне все равно, — проворчал Эрвин, — я ведь тоже ничего не получу.

И он вышел из дому, чтобы малость порезвиться в саванне и заняться естественным отбором.

Дед Мороз внимательно осмотрел Гериберта, а потом сказал: