— Он просто ребенок, — начала она. — Он только что окончил школу и…

— Ему восемнадцать. — Губы Анжело были сердито сжаты. — Мальчик достаточно взрослый, чтобы голосовать! В этом возрасте он может сам расплачиваться за последствия своих действий! Вместе со своими пьяными дружками он причинил одному из моих самых престижных отелей ущерб на сто тысяч фунтов.

У Натали все внутри сжалось. Он не преувеличивает? Мама описывала произошедшее так, словно достаточно было оплатить химчистку для ковров, купить несколько новых украшений, может быть, перекрасить стены… О чем брат только думал? Почему устроил такой безумный разгром?

— Я готова оплатить ущерб, но сначала хочу увидеть все своими глазами, — сказала она, решительно вздернув подбородок.

Анжело ответил на ее взгляд вызовом:

— Вы готовы лично покрыть все счета?

— В разумных пределах, конечно.

Анжело скривил верхнюю губу:

— Вы не представляете, на что подписываетесь. Вы знаете, что устраивает ваш брат, когда развлекается с дружками?

Натали слишком хорошо это знала: в последние месяцы она не могла спать по ночам. Она знала, почему Лаклан так себя ведет, но мало что могла сделать, чтобы его остановить. Лаклан был рожден на замену умершему Лайаму — возрожденная копия потерянного сына. С самого рождения мальчика заставляли жить не своей жизнью, а жизнью Лайама. Все мечты и надежды, которые предназначались родителями старшему сыну, достались Лаклану, и в последнее время он не выдерживал давления. Натали боялась: однажды он слишком далеко зайдет, или его подтолкнут… Она уже пережила одну смерть, и второй бы не выдержала…

— Откуда вы знаете, что за ущерб отвечает Лаклан? — спросила она. — Почему не кто-то из его друзей?

— Номер был снят на его имя, — ответил Анжело, сопроводив слова взглядом острым, как кинжал. — При регистрации он вручил свою кредитную карту. Юридически именно он несет ответственность за имущество, даже если не переложил с места на место ни одной подушки.

Натали подозревала, что ее брат натворил куда больше. Она не раз видела, как протекают последствия его запоев. В опьянении Лаклан не спал и не веселился: лишний стакан выпускал его сдерживаемую ярость, пугающую и внезапную. Однако через несколько часов он уже ничего не помнил. Пока что ему удавалось защититься от полиции, но только потому, что их богатый и влиятельный отец оказал властям несколько услуг.

Но это работало в Британии. Сейчас же Лаклан находился во власти итальянской полиции, поэтому Натали и приехала в Лондон, чтобы поговорить с Анжело.

Ну почему из всех римских отелей он остановился в принадлежащем Анжело Белландини?!

С покорным вздохом Натали открыла сумочку и вынула чековую книжку.

— Хорошо, — сказала она, выуживая ручку. — Я поверю вам на слово и оплачу ущерб.

Анжело насмешливо фыркнул:

— Думаете, если подпишете чек, я закрою на все глаза?

Натали пришлось снова сглотнуть комок в горле.

— Вы хотите больше ста тысяч фунтов? — спросила она, и голос зазвучал слишком высоко, почти визгливо.

Их взгляды встретились. Натали чувствовала, как напряжение поднимается по спине, позвонок за позвонком. Чувствовала его на коже, по которой разбегались мурашки. И, к своему ужасу, чувствовала его между ног, как будто Анжело протянул руку и погладил ее по бедру длинными умелыми пальцами…

Он не говорил ни слова, но в этом не было нужды: Натали умела читать подтекст в этих темных насмешливых глазах. Анжело было наплевать на деньги, ему хватало собственных. Но Натали точно знала, что он хочет. Знала в ту минуту, когда вошла в офис и встретилась с ним взглядом.

Анжело хотел ее.

— Это все, что я могу предложить, — сказала она и швырнула чек на стол между ними.

Анжело взял чек в руки и медленно порвал его на клочки, а затем позволил им упасть на стол, как конфетти. Все это время он не отводил от Натали непроницаемых мерцающих глаз.

— Как только вы выйдете отсюда, я сообщу римским властям, что они могут выдвигать обвинения, — сказал он. — Ваш брат отправится в тюрьму, я это гарантирую.

Сердце Натали тяжело стучало в ребра, как груша под ударом боксера. Сколько ее брат продержится в иностранной тюрьме? Там он окажется среди убийц, воров и насильников. Могут пройти годы, прежде чем магистрат рассмотрит его дело. Лаклан всего лишь ребенок. Конечно, он поступил неправильно, но это не его вина. Ему нужна помощь, а не тюрьма.

— Зачем ты это делаешь? — спросила она.

Губы Анжело изогнулись в полуулыбке, взгляд безжалостно дразнил ее:

— А ты не догадываешься?

Она резко вдохнула:

— Не слишком ли это много для мести? То, что произошло между нами, должно оставаться между нами. Мой брат тут ни при чем. Никто не замешан, кроме нас двоих.

«Кроме меня, — добавила она про себя. — Всегда была виновата только я».

Глаза Анжело опасно заблестели, улыбка совершенно исчезла, и губы превратились в тонкую презрительную черту.

— Почему ты это сделала? — спросил он. — Почему ушла от меня к мужчине, которого сняла в баре, как дешевая шлюха?

* * *

Натали не могла больше выдерживать его взгляд.

Да. Тогда все произошло не очень красиво, но она не видела иного способа заставить Анжело отпустить ее. Он влюбился. Говорил о браке и детях. Более того, он уже купил обручальное кольцо! Натали нашла его, когда убирала носки в ящик: кольцо мерцало бриллиантом, дразнило ее, напоминало обо всем, что она хотела, но не могла получить. И Натали запаниковала.

— Я тебя не любила.

Это, по крайней мере, было правдой… отчасти. Она научилась никого не любить. Ничего не чувствовать. Не поддаваться эмоциям, которые нельзя контролировать.

Если любишь — теряешь. Если дорожишь чем-то, рано или поздно будет больно. Если откроешь кому-то сердце, его вырвут у тебя из груди, когда ты меньше всего этого ожидаешь…

Что касается физической стороны отношений… тут все было иначе. Она позволяла себе расслабиться. Не то чтобы у нее был выбор — об этом Анжело позаботился. Ее тело находилось в его власти с их первого поцелуя. Натали сдерживала свои эмоции, но физические реакции до сих пор звучали в ее теле, как дразнящая мелодия, которую она не могла забыть, сколько бы ни старалась…

— Значит, это был просто секс? — спросил Анжело.

Натали заставила себя встретить его взгляд и пожалела об этом — так ярко в нем горела черная ненависть.

— Мне был всего двадцать один год, — сказала она, снова отвернувшись. — Тогда я не знала, чего хочу.

— А теперь знаешь?

— Я знаю, чего не хочу.

— Чего же?