Домой. Хотя Тильда мысленно и произносит это слово, ей все еще трудно думать об этом коттедже как о чем-то большем, чем нынешнее жилище. Ведь что такое дом? Несомненно, это не просто несколько комнат, крыша, почтовый адрес. Когда говоришь «домой», подразумевается, что ты связана с этим местом неразрывными узами. Это предполагает теплоту, безопасность, дружеское общение. Любовь. Когда Мэт умер, все это умерло вместе с ним. Поэтому она возвращается в коттедж. В место, где она теперь живет. Живет уже месяц или почти месяц. Это место, где она должна жить. Где будет работать. Где будет просто находиться. Называть его домом значило бы ожидать от него слишком многого. Во всяком случае, пока.

Сегодня Тильда не обежала озеро, вместо этого она разворачивается, чтобы еще раз пробежать мимо церкви Святого Канога и дома Старой Школы. Церковь, возведенная в норманнскую эпоху, приземиста и крепка, чтобы противостоять и времени, и сырому озерному воздуху. Прилегающее к ней кладбище ухожено: действующее, оно сохранило несколько старинных надгробий, наклонившихся друг к другу под углами, которые выдают их почтенный возраст.

Точь-в-точь старики за столом, подавшись вперед, беседуют после нескольких пинт пива.

Дом Старой Школы смотрится здесь неуместно. Построенный в соответствии с представлениями девятнадцатого века о том, как должно выглядеть идеальное сельское сооружение, с перегородчатыми окнами и низкими свесами крыши, он полон буколического очарования. Это уже не школа, а уютный дом человека, который хорошо разбирается в садоводстве. Тильда пробегает мимо по тротуару, ведущему к тропинке между живыми изгородями, пересекает узкую дорогу, на которой в выходные будет полно машин, и бежит вверх по склону холма к своему коттеджу.

Тай Гвин – скромный дом сельского рабочего, к которому ведет крутой подъем. Он стоит на холме, крепкий, безмятежный и чуточку самодовольный, как будто наслаждаясь открывающимся видом и слегка посмеиваясь над людьми, которые, тяжело дыша, взбираются по склону к его голубой парадной двери. Выбеленные известью камни сияют в лучах осеннего солнца, резко выделяясь на фоне постепенно выцветающей зелени горных пастбищ, а синевато-серый цвет шиферной крыши точь-в-точь совпадает с оттенком каменных стен, окружающих сад. Тяжело дыша, Тильда поднимает щеколду деревянных ворот, которыми заканчивается ведущая к коттеджу ухабистая тропа, и опускает ее, чтобы в сад не забрались привлеченные зеленью овцы. Тильда напоминает себе, что когда-нибудь она начнет получать удовольствие от ухода за небольшой лужайкой и цветочными клумбами, от выращивания забытых и заброшенных растений. Когда-нибудь. Дорожка из неровных каменных плит ведет вдоль боковой и задней стен дома к черному ходу, дверь которого отпирается массивным ключом, хранящимся под горшком с тимьяном. Температура внутри коттеджа не намного выше, чем снаружи, но Тильда слишком разгорячена бегом, чтобы жаловаться на холод. Она поднимает жалюзи, чтобы впустить в кухню с низким потолком свет раннего утра, и ставит на конфорку чугунной дровяной печи полный чайник. Это старое чудовище так медленно нагревается, что вода еще не скоро закипит. За то короткое время, которое Тильда прожила в Тай Гвин, у нее успели сформироваться привычки. Когда изо дня в день повторяешь одну и ту же нехитрую работу, это успокаивает. Успокоение, которое дает стереотипное поведение. Последовательность движений, к которой постепенно привыкаешь, помогает превратить новое в хорошо знакомое, заполнить сознание целевыми установками, оставив в нем меньше места для непрошеных страхов и сомнений. Она достает из холодильника молоко, наливает стакан и пьет, прислонившись к раковине. Тильда чувствует, как учащенное сердцебиение, вызванное физической нагрузкой, становится медленнее. Молоко одновременно освежает и охлаждает ее разгоряченное тело. Она смотрит на кухонные часы и понимает, что они остановились.

Очередная негодная батарейка. Вот что значит покупать недорогие торговые марки.

Тильда стаскивает кроссовки и поднимается на второй этаж в крошечную ванную комнату. Душ старый, работает с перебоями и, стоит его включить, чихает, не обещая ничего хорошего. Она оставляет его плеваться горячей водой, а сама стягивает вязаную шапочку и спортивный костюм для бега, прежде чем ловко расплести тяжелую косу и распустить волосы. Зеркало начинает запотевать от пара, и отражение в нем становится еще более призрачным, чем обычно. Тильда вытирает стекло и вглядывается в бледное лицо молодой женщины, смотрящее из зеркальных глубин. Клубящийся пар затуманивает его.

Я могла бы исчезнуть. Только и нужно, чтобы с каждым днем мое лицо становилось все более размытым.

Она встает под душ, и струи горячей воды обволакивают ее тело. Светлые, почти белые волосы прилипают к голове, становясь темнее, приобретая оттенок сплава олова со свинцом. Кожа краснеет. Сейчас тело обрело самый отчетливый цвет и стало наиболее непрозрачным. Ей следовало придумать новые инструкции: чтобы сделать плоть видимой, добавь горячей воды. Мать когда-то сказала, что, держа ее, новорожденную, сомневалась, как эта девочка, кажущаяся такой хрупкой, такой тонкокожей, такой невесомой, сможет выжить. Но Тильда ей показала. Она выросла высокой и сильной. И доказала матери, что та была не права.

Когда она одевается и высушивает волосы полотенцем так, что они, распущенные и прямые, хрустальным потоком рассыпаются по спине, день полностью вступает в свои права. Тильда берет большую кружку с горячим чаем и выходит на поросшие мхом каменные плиты маленького внутреннего дворика, расположенного перед парадной дверью. Как всегда, открывающийся отсюда вид бодрит, как глоток чистого воздуха.

Вот почему мы купили этот дом. Из-за этого вида.

От головокружительного обрыва сад отделяет только каменная стена. Склон уходит вниз так круто, что Тильде видно густую рощу – скорее зеленую, чем золотую – и расстилающиеся за нею небольшие луга, окружающие озеро. Этим утром вода в нем недвижна, как стекло, ее поверхность не рябит ветерок, не колышет никакое действие, не считая передвижений водоплавающих птиц. Дальше, за озером, возвышаются Бреконские маяки – древний горный хребет, каменный щит, ограждающий здешний край от буйных ветров, а когда-то давно – от нашествий с запада. Когда они с Мэтом впервые обнаружили Тай Гвин и встали на этом самом месте, он взял ее за руку, и они улыбнулись, глядя друг на друга. В то мгновение оба поняли, что именно здесь начнут семейную жизнь.

Только у судьбы были другие планы.

Незримая опасность спугивает с дерева трех грачей, и они взлетают со своего насеста, хлопая крыльями и громко крича. Этот пронзительный неблагозвучный крик вызывает у Тильды резкую реакцию: она переносится в ту минуту, когда погиб Мэт. Воспоминания становятся такими яркими и живыми, что она снова вынуждена пережить разрывающий сердце момент. Тильда больше не стоит в саду под сентябрьским солнцем. Они едут в машине Мэта, возвращаясь из медового месяца, и на ветровое стекло обрушивается дождь, мимо проносятся размытые огни фар. Машину ведет она. Тильда чувствует, как руль повело в сторону, когда лопнула покрышка. Она тормозит и останавливается на обочине. Мэт выходит из машины и подходит к колесу, чтобы его осмотреть. Жестокая память переносит Тильду в те мгновения: вот муж наклоняется к окну водительской двери, пытаясь заглянуть внутрь. Из-за дождя его черты кажутся размытыми. Он что-то говорит, но из-за шума слов не разобрать. Мэт показывает рукой куда-то вперед, на край дороги. Она вытирает запотевшее стекло, сдвигает брови, силясь разглядеть его и расслышать. А потом, в мгновение ока, муж пропадает из виду. Исчезает. Она так и не смогла вспомнить цвет грузовика, который его сбил. Позднее ей сказали, что грузовик шел порожняком, возвращался на континент после дальнего рейса, и водитель, хотя его и нельзя обвинить в халатности, был не так бдителен, как того требовали скорость и погодные условия.