Мальчик бросается было выполнять приказание господина, но я отрицательно качаю головой.

– Я пришла не пить, а говорить.

В зале повисает гробовое молчание.

– Мы всегда готовы выслушать твои слова, – заверяет принц, выказывая всего лишь ту церемонную учтивость, которую от него ждут.

– Я пришла предостеречь тебя.

Услышав это, Хивел не может удержаться от вопроса, которым сейчас задаются все:

– У тебя было видение?

– Да, было.

Гости потрясенно ахают, слышится тревожный ропот – приходится повысить голос, чтобы меня услышали все.

– Видение ясное и четкое, как полная луна на безоблачном небе.

– И что ты увидела? – спрашивает Хивел, не в силах ждать, пока заговорит принц, ибо он так взволнован, что начисто забыл о правилах хорошего тона.

– Я видела этот остров покинутым, опустошенным. И все строения на нем давно исчезли.

– А как насчет людей? – раздается крик из глубины зала.

– Не осталось никого, даже малого ребенка. Ни животных, ни птиц, ибо земля была бесплодна, и ничто не росло ни на острове, ни на окружающих его берегах.

Слышится женский плач, мужчины начинают шуметь, задавать вопросы, просить меня истолковать видение. Им нужна правда, но они страшатся ее. И не мудрено.

– А в прахе и золе, оставшихся от дворца, лежала скорлупа разбитых яиц.

Услышав это, принц подается вперед.

– А какой птице принадлежали яйца? Орлу? Или соколу?

– Как бы я желала, чтобы это было так, мой принц. Но, увы, то было гнездо не птиц, а гадюк.

– Тогда нам не о чем беспокоиться, – успокаивается принцесса Венна, положив ладонь на руку мужа. – Разве в старой вере гадюка не символизирует разом, и мудрость, и плодородие? То есть продолжение жизни. Разве не так, Сирен?

Я не позволяю себе впасть в ярость от того, что она обратилась ко мне столь фамильярно, но ее слова приводят меня в замешательство. Возникшей паузой тотчас пользуется священник, чтобы напомнить: теперь мы должны следовать заветам новой веры.

– Змеи надо бояться, – настаивает он. – Мы были лишены благодати и изгнаны из садов Эдема, когда Ева польстилась на коварные речи искусителя. С тех пор люди научились остерегаться змей.

– Мужчины, может, и научились, а вот некоторых женщин все еще может прельстить змей, если у него достаточные размеры! – бурчит Хивел Грифид.

Замечание снимает напряжение, в зале раздается смех. Как это часто бывает, людям хочется высмеять то, что внушает им страх, и обратить опасность в шутку. Я вижу, как принц Бринах бросает взгляд на капитана, но даже он не сдерживает улыбки. Священник качает головой, глядит на меня и хмурится. Должно быть, он осознает: сам того не желая, сказал то, что можно расценить как согласие со мной. Такое положение дел не устраивает нас обоих. Принц считает себя христианином, поэтому живущие под его покровительством с готовностью следуют заветам веры, которую он избрал. В наших краях построены красивые церкви и развелось множество монахов. Но втайне многие продолжают придерживаться старой религии и почитают ту древнюю мудрость, которая так хорошо служила нам многие века. Будь иначе, разве бы меня терпели? И наши различные вероучения с неизбежностью противоречат друг другу, а порой на чем-то сходятся.

– Принцесса Венна права, – говорю я собравшимся, словно соглашаясь с их приподнятым настроением. – Незачем бояться гадюк, которые делят с нами жилища, разве что какая-нибудь случайно укусит кого-то. И змея может предвещать тучное время изобилия. Но гадюки из моего видения – не земные змеи. Вылупившиеся существа были нечистыми тварями, несущими зло и разрушение. Запомните мои слова! Это видение – предостережение. Острову грозит опасность!

– Нам это известно. – Принц Бринах с легким пренебрежением машет рукой, пытаясь в зародыше погасить панические настроения, которые могут овладеть гостями. – Всегда есть те, кто зарится на наши владения и желает отнять то, что у нас есть. Война подобна кузену или соседу – она в любую минуту может явиться без приглашения, ведь мы живем в немирные времена.

– Ты можешь построить дворец на воде, – продолжаю я. – Можешь возвести палисад и поставить воинов со стальными мечами. Да, это удержит врагов на расстоянии.

Я делаю два шага вперед, и в моей повадке сквозит такая настойчивость и напряженность, что охраняющий принца стражник выхватывает из ножен меч. Но Бринах поднимает руку, делая ему знак оставаться на месте. Я наклоняюсь к высокородному правителю: мое лицо оказывается на расстоянии ширины ладони от его лица. Он смотрит мне в глаза и твердо выдерживает ледяной взгляд. Немногие на это способны. Я продолжаю говорить, и голос мой все так же тих и ровен.

– Но ничто из того, что ты можешь построить, не спасет тебя от опасности, которая идет не извне, а изнутри.

Его глаза расширяются, но он не двигается и не отводит взгляд.

– Ты хочешь сказать, что у меня есть враг… в собственном лагере?

– Видение было явственным, и его смысл понятен. Ты живешь в гнезде гадюк, мой принц, и они желают тебе смерти!

Тильда

Тильда кладет в чугунную печь на кухне еще одно полено и радуется, что ее можно топить дровами. Проведя в коттедже вечер при свечах, она с удивлением обнаружила, что нисколько не скучает без телевизора, радио и даже любимой музыки и что ей вполне хватает книг. Она продолжала читать, пока света, падающего из окна, не стало слишком мало, чтобы разбирать шрифт выбранного романа. Она вспомнила, как Мэт пытался уговорить ее перейти на электронные книги, и улыбнулась. Почему бы не лечь спать вместе с солнцем? Она все равно рано встает, предпочитая совершать пробежки на рассвете.

Кто рано ложится и рано встает, тому Бог подает. Правда, на кой черт нужны часы, говорящие тебе, когда пришло время что-то делать, или электрический свет, не дающий заснуть?

Вдобавок ко всему тишина и темнота, похоже, помогли ей спать более крепким сном, и в кои-то веки Тильда проспала рассвет на несколько часов и обошлась без утренней пробежки. С тех пор как она познала бессонницу, часто сопутствующую горю, она ни разу не просыпалась, чувствуя себя такой отдохнувшей. Правда, она понимает, что свободный от электричества дом быстро утратил бы все свое очарование, если бы исчезла возможность приготовить утром чашку чая. Чайник на дровяной печке начинает тихо свистеть. Тильда находит тусклый свет, царящий на кухне, на удивление успокаивающим и внезапно вспоминает, что забыла надеть контактные линзы. Что ж, чем меньше света, тем меньше они нужны. Но линзы уже давно стали частью ежедневной маскировки, защищающей от предрассудков и страха. Ее бесцветные волосы и светлая кожа не вызывают у людей интереса, однако глаза, в которых голубого пигмента так ничтожно мало, что они кажутся розовыми, нервируют их. Люди пялятся, потом отводят взгляд, потом начинают разглядывать ее глаза снова. Тильда привыкла к различным реакциям на альбинизм. Возможно, живя в одиночестве на склоне холма, она будет сталкиваться с ними реже. Она прислоняется к печке и смотрит на косматый силуэт Чертополошки, по-прежнему лежащей, свернувшись в клубок, на слишком маленькой подушке и следящей глазами за каждым движением новой хозяйки.