ставил многоточие и замолкал, будто становясь безмолвной птицей, которая пропела свою трель и более не в силах возвысить голос. Однако, немного отмолчавшись, он всё же заговорил:

— А о чём пишете вы?!

— Я? — удивлённо воскликнул студент, и немного помедлив, ответил, — На данный момент я просто одержим историей Древнего Иерусалима, а точнее, меня давно интересует фигура царя Соломона… Да, я пишу о той любви, которая сильна как смерть… Но пишу, вероятнее всего, в стол!

— Хм… как интересно! Сразу вспомнились слова из повести «Гранатовый браслет» Александра Куприна: «Любовь должна быть трагедией. Величайшей тайной».

— Да, конечно… — несколько протяжно ответил Салманский.

— А почему, собственно, в стол? — незамедлительно продолжил Соловьёв. — Полагаете, никто не оценит?

— Скорее, не всякий поймёт! Кстати, а вы что преследуете в творчестве? Какова ваша основная идея?..

— Красота!

— Красота?!

— Да, да! — стремительно продолжал поэт. — Вы не ослышались, как бы это пафосно ни прозвучало, я служу именно Ей, а остальное для меня не имеет принципиального значения. Причём мне абсолютно не важно, призрак ли Она, цветок или статуя. Но Красота, как мне кажется, немыслима без жемчужного облачения добродетели, в противном же случае, Она будет представляться мне не иначе, как мнимой.

Немного помедлив, он продолжал тем же непринуждённым тоном:

— Как сейчас помню: была весна, и я решил прогуляться. Подышать свежим воздухом, насладиться тишиной, разглядывая звёзды на ночном небе. Помню, меня обступали стены узкого коридора, потускневшие серые многоэтажки с еле освещёнными окнами, аллея, окружённая тусклыми фонарями и коваными скамейками. Только одни сладостные и пробуждающие воображение духи придавали моему бесполезному существованию и окружавшим меня предметам особый таинственный смысл.

Меня обдало необъяснимым жаром — я едва мог держаться на ногах. Но вскоре я понял: то благоуханье принадлежало прекрасной ночной фиалке, переливающейся от жемчужного сиянья луны.

И, хоть я не имею сил передать это мгновение более ощутимо, но буду лелеять его словно на дне маленького флакона! Да, служение Искусству должно быть столь же трепетным, как робкое прикосновение к цветку или мысль о единственной возлюбленной!

Глава 3. Рассказ Салманского

— Согласен! Кроме того, воспеваемый вами цветок напомнил мне о моей любви…

— Должно быть, у вас есть девушка?! — спросил Соловьёв.

— Была, — с омрачённым видом ответил Салманский, глядя куда-то сквозь Соловьёва потухшим взглядом.

— Что с вами?! — в недоумении начал расспрашивать собеседник, — Вы будто в глаза Горгоны заглянули.

— О, лучше бы было так! — с предельным отчаянием отвечал юноша, — во всяком случае, я бы уже ничего не чувствовал, а стоял бы неподвижно, обросший изумрудной зеленью, и был бы вполне доволен.

— Рассказывайте…

— Хм… Вы действительно хотите услышать этот бред влюблённого?

— Да.

— Хорошо. Я жил в обычной маленькой провинции… среди рабочих, чья жизнь не отличалась утончённостью и хорошим тоном.

Да я и сам был в известной степени грубым и невежественным, даже в вопросах языка. И поэтому мне часто приходилось ловить на себе презрительные взгляды. А некоторые люди даже откровенно выказывали неприязнь. Однако внутри меня было что-то, что выдавало мою сущность. Должно быть, это моя тяга к знаниям и желание выбраться из рутины, в которой я был заключён, как в тюрьме. И по мере того, как они росли, речь моя становилась правильнее и выразительнее.

Но из этой рутины я выбрался не сам, а благодаря одной девушке.

Её звали Нелли, это была миниатюрная девушка с огромными янтарными глазами, такая хрупкая, что ей нельзя было дать больше четырнадцати или пятнадцати.

Помнится, я встретил её впервые в Крыму, стоящую на пирсе и обласканную южным солнцем. Она была в лёгком золотистом платье, лучи догорающего дня кокетливо скользили по её смуглым плечам, а длинные волосы искрами развевались на фоне утихающего зелёного моря. Она долго вглядывалась куда-то вдаль. Не знаю, должно быть, думала о чём-то, хотела побыть наедине с собой…

Она поразила меня светлым образом: лебединой чистотой и любовью к Богу. Но не ханжеской любовью, присущей большинству людей, а самой что ни на есть настоящей, признаки которой проступают во всём: начиная манерой одеваться и заканчивая образом мышления и делами. Я полюбил её бесповоротно! Полюбил её взгляд, её пухловатые губы, аромат волос, от которых исходил столь дорогой для меня запах духов и сами эти цветы — фиалки! Да, я полюбил её, но самым удивительным было то, что и она полюбила меня, приняла таким, какой я есть. Однако её родители были против наших отношений. В общем, как это часто бывает, нас разлучили. А потом случилось непоправимое, то, что до сих пор омрачает моё существование… она умерла. Как мне передали: от сложной формы порока сердца. С тех пор стрелки всех на свете часов для меня остановились, а для остальных они по-прежнему бежали, бежали, точно поезда, бегущие по одним и тем же путям.

Прошло два года, и я переехал в Петербург, который мы так мечтали посетить вместе с ней. На улице стояла тёплая весна, но ничто меня не радовало! Цвели скромные фиалки, но и они напоминали мне о ней. А вскоре в мою жизнь вошла другая девушка, но и в ней проступали черты моей незабвенной Нелли!

Глава 4. Встреча с незнакомкой

Итак, полтора года назад, в майский петербургский день, я присматривал себе очередную книгу в одном из книжных магазинов. Но вскоре мне стало не до чтения. Справа от меня неожиданно возникла прелестная девушка — она внимательно рассматривала томик Шекспира сквозь небольшие линзы в тонкой оправе. Насколько я понял, это была его знаменитая пьеса «Буря».

Вы бы видели эту маленькую нимфу, она будто выбежала из-за кулис и своим лучезарным видом придала этому залу какой-то особый, доселе неведомый блеск. Казалось, она реальнее всех окружавших меня «красоток», ибо на её фоне они были не более, чем пустые куклы.

О, боже, а какое у неё было прекрасное лицо, какие волшебные глаза, напоминающие небесную лазурь, окаймлённые длинными и чёрными, как ночь, ресницами. Её щёчки напоминали не то гранаты, не то рубиновые яблоки, разгорячённые жарким июльским солнцем, а нежно-розовые лепестки губ переливались, как морские кораллы.

Её сверкающие волнистые локоны струились по гладкой, как слоновая кость, шее и бархатным плечам. А какая у неё была фигурка, какие точёные ножки, принадлежавшие, как мне казалось, той самой Нелли, которую я когда-то осыпал пылкими поцелуями!

На мгновение я даже ощутил тонкий аромат фиалок, напомнивший об утраченной любви.

— Увлекаетесь Шекспиром? — спросил я, едва скрывая неловкость.

— Да, —