Что ж…  Марк прав. Михаил на самом деле все это время подспудно понимал, что им на самом деле нужно. Но позволить получить им это значило перестать быть человеком, стать такой же тварью.

Итоговый отчет Славы содержал всего три слова и терабайты доказательств. В эту минуту те три слова загорелись перед взглядом Михаила в новом свете всесторонней поддержки, включавшей фактическое игнорирование «Русью» его сотрудничества с Пэттинсоном.

«Они их едят».

— Ты просил совета, я дам тебе совет, — продолжил Марк после затянувшейся паузы. — Начинай банкротить «Живой проект».

Михаил молчал, будто не слышал коллегу и друга. Отвернувшись к окну, он спрятал руки в карманах. Марк не видел, что хозяин кабинета зажмурился.

Через час на экране в гостиной родительского особняка Михаил демонстрировал матери графики и подводил итоги. У него был миллион доводов «за» и он знал единственный довод «против», к которому должна была апеллировать Лариса Сергеевна.

— Это дело твоего отца! Это будущее человечества! Это прорыв, исключительность, величие!

Он молчал, давая матери время справиться с весом произнесенных фраз.

— Я поверить не могу, что ты всерьез предлагаешь обанкротить «Живой проект»!

— Сегодня это убыточный бизнес, через месяц, как только постановление вступит в силу, он станет губительным для LPI и потянет холдинг ко дну.

— Неужели ничего нельзя сделать?

Можно, — подумал Михаил, — начать выпускать андроидов с Toshiba Robotics. Вслух он ответил следующее:

— Для того чтобы спасти «Живой проект» в том виде, в каком создал его отец — нет. Твои дружки уничтожили саму возможность выживания. Настало время отрубить гангрену, иначе мы потеряем значительно больше.

— «Русь» может дать нам субсидии на восстановление после выхода постановления.

Михаил засмеялся, но тут же оборвал смех.

— Мама, а кто, по-твоему, сделал это с «Живым проектом»?

— Ты же должен вернуть долг.

— Мама, это не те деньги. Да, это много, но совсем несерьезно. Мы начинаем процедуру банкротства.

— А имущество?

— У меня есть подозрение, что нам не станут мешать выкупить имущество оставшимися компаниями. Кроме того, есть еще один игрок, который не позволит оборудованию и мощностям «Живого проекта» покинуть LPI.

— Это немыслимо…  — вздохнула женщина, прикрывая глаза ладонью. — Я не переживу этого.

— Я тоже так думал, мам. Еще вчера.

Женщина отняла ладонь от лица и взглянула на сына:

— Что изменилось?

Михаил не знал что ответить.

— Гото к этому причастен? О чем вы второй день общаетесь?

— Мам! — Михаил поморщился, — не надо сейчас о Гото. Он точно не предлагал спасти «Живой проект», покрыв долги и предоставив бессрочный беспроцентный кредит на время, пока наши власти не поймут, что их дивиденды и наши взятки напрямую зависят от положения компании выше уровня моря.

Они снова молчали. Михаил предоставил матери всю необходимую для принятия решения информацию, но прекрасно понимал, как тяжело его принять. Только решившись сам, Михаил четко осознал, что это единственный правильный выход. Он желал матери того облегчения, какое испытывал ныне сам.

— Я не знаю, Миша. Я не могу.

— Мама, — Михаил дождался, пока мать поднимет на него взгляд. — Это не то решение, которое должна принимать ты.

— Ты прав, — неожиданно согласилась она и закивала. — Значит, все?

— С «Живым проектом» — все. Это освободит LPC и «Foodstuff Synthesizing» от бремя…  и меня…  освободит.

— Освободит тебя для чего? — ухватилась женщина.

— Ты же хотела этого, — усмехнулся Михаил.

— Но не такой ценой!

— Она справедлива. Я сейчас покурю и планирую ехать домой. Если хочешь, могу остаться у тебя подольше.

— Нет, не нужно. Я хочу побыть одна.

— Тогда до завтра, мам, — Михаил поцеловал сидящую на диване мать.

— До завтра.

* * *

В слякотных сумерках второй половины дня, вымотавшись на тяжелом и долгом собеседовании, Петр уехал «На холм». Он хотел уединиться, но даже не предполагал, сколь верное место и время выбрал, чтобы оказаться действительно в одиночестве. Когда рабочий день закончился, в шумном багровом зале начали появляться знакомые. Петр не смог поймать ни одного повернутого к нему лица, никто из приходящих не кидал приглашений присоединиться, не выставлял для него статуса «свободен».

— Привет, Кудасов! — высокий женский голос прозвучал со спины, — я видела тебя сегодня у нас, как прошло?

— Ждешь — не дождешься, когда же я стану твоим начальником? — засмеялся он с готовностью и обернулся, благодарный за столь редкое сегодня внимание.

— А то! Ты один?

— Да, но уже собираюсь уходить.

— Жаль, — пожала плечами знакомая и вернулась к столику где-то позади.

На самом деле Петр соврал, но потом решил, что действительно хочет уйти. Оставаться в одиночестве среди людей, чувствующих себя виноватыми из-за того, что не могут сделать тебе предложения, было тягостно. Отвечать на вопросы тех, кто хочет, может и уже сделал — еще неприятней. Ему казалось унизительными и сами процедуры собеседований и необходимость менять работу. Он никогда не думал, что окажется в подобной ситуации и даже предположить не мог, как это выматывает. Все повторяли, что собеседование — лишь формальность, но эта формальность тяжко ему давалась.

Десять лет назад, когда он смеялся над Мишкой по поводу начала работы с Юрием Николаевичем раньше него, Петр и представить не мог, что когда-нибудь покинет LPI. Начав с помощника Юрия Николаевича Королева после института, он стал первым и единственным замом его сына пять лет спустя, когда Михаил вступил в должность. Даже теперь, больше месяца спустя, он не мог поверить, что с LPI его теперь связывает лишь обязательство хранить коммерческую тайну и LSS.

Сидя в машине, Петр соображал, куда же тронуться. Домой не хотелось. Там ждала сколь любимая, столь же недосягаемая Ольга. Ее присутствие изводило. Сделанное Ольгой предположение не было таким уж бредом, как поспешил ответить Петр. Нет, она никогда не была лишней и что бы ни сделала, Петр не смог бы возненавидеть ее, но поведение подруги, новые наклонности и совершенно незнакомая жуткая пустота во взгляде пугали. Петр понимал, что ей нужна помощь, но не знал чем помочь. От квалифицированной помощи Ольга отказывалась со свойственной ей рассудительностью и упрямством.

— Мэй, поехали на кладбище, — решил Петр.

— Хорошо, Петенька, — проворковал поисковик.

— Черт, не называй меня так!

— Вне памятных дат и праздников люди ездят на кладбище, когда им грустно. Я думала, что такое обращение поддержит тебя.