В ответ «Новая газета» предоставила слово Валерию Есипову, который в выражениях не стеснялся: «…Когда натыкаешься на абсурд — ни ахи, ни другие междометия не помогают. И даже апелляции к медицине кажутся слабоватыми аргументами: психическое здоровье редактора «Литературной газеты», судя по его вальяжному экранному виду, сомнений не вызывает». Далее автор, как ему показалось, убедительно «развенчал» точку зрения «вальяжного» главреда.

Но Поляков никогда не позволяет себе спорить без аргументов и досконального знания материала, в том числе следственного дела Варлама Шаламова, тем более что он и сам когда-то был удивлен, изучив биографию этого незаурядного человека.

Вскоре «Литературка» опубликовала ответ на выпад «Новой газеты», озаглавленный «Не люблю иллюзий!». Ниже мы приводим его почти целиком, чтобы показать, как аргументированно и хлестко, но не опускаясь до оскорблений, расправляется писатель со своим нахрапистым оппонентом.

…………………..

К «Новой газете» у меня никаких вопросов. Гормональный либерализм давно лишил ее объективности, разборчивости и профессиональной щепетильности. Но с автором инвективы придется спорить, хоть и не следовало бы: он из тех, кто сначала придумывает себе идиота-оппонента, а потом с блеском громит врага «в полемике журнальной». Но не хочется хорошего русского писателя отдавать на откуп истерическому литературоведению. Если бы мои, в самом деле, весьма субъективные соображения о трагической судьбе большого художника Варлама Шаламова освистал, скажем, известный футболист Валерий Есипов, я бы еще понял: у человека просто другая профессия. Но когда вроде бы специалист-историк Валерий Есипов бранится, как воинствующий гуманист с незаконченным общечеловеческим образованием, ей-богу, даже неловко отвечать. Однако положение обязывает…

Оставим на совести моего зоила утверждения, что я впал в воспетый мной же «апофигей». (Моя повесть, кстати, называется «Апофегей».) Пропустим мимо ушей поседелую остроту про ЦПШ и ВПШ. Не знаю, как в церковно-приходских школах, не застал, а в Высшей партийной школе учили куда лучше, нежели в нынешней Высшей школе экономики. Впрочем, сам я окончил Московский областной педагогический институт, где и защитил диссертацию по фронтовой поэзии. Так что к Брокгаузу заглядывать пришлось. И уж, конечно, не станем обижаться на сетования автора «Новой газеты», что невежде Полякову доверена роль «предводителя главного литературного органа страны». Все это уже было, и не раз.

Именно о печальной участи «ЛГ» шумно горевала Н. Д. Солженицына, когда я упомянул общеизвестный факт, что автор «Ивана Денисовича», обитая в США, всячески настраивал руководство этой державы против СССР — советской версии Российского государства. Кстати, речь велась о санкциях вроде нынешних. И надо мной грянул гром! Кремлевский таблоид «Российская газета» проработала меня в лучших традициях борьбы с инакомыслием. Литературовед Сараскина объявила, что моего имени не будет даже в мелких сносках к истории отечественной словесности. Трепетный актер Миронов, оторвавшись от театрально-хозяйственной деятельности, вызвал меня на дуэль, но секундантов не прислал. Закрутился. Странное, ей-богу, возбуждение граждан! Ведь даже в книжке В. Войновича «Портрет на фоне мифа» эти факты биографии великого гулагописца обозначены весьма подробно. Но на Войновича почему-то не обижаются, а на меня разгневались.

Доставалось мне и прежде, например когда я лет десять назад в эфире напомнил про то, как будущий нобелевский лауреат И. Бродский планировал с приятелем угнать самолет из Сухуми в Иран, с чем, наверное, и связан столь ранний интерес КГБ к еще безвестному поэту. О, что тут началось! Как меня только не называли! Но выяснилось потом, что этот эпизод подробно описан в книге Соломона Волкова — и все как-то сразу успокоились, стали даже хвалить Бродского за вызов тоталитаризму, хотя в толерантной Америке он получил бы за одно угонное намерение приличный срок. Но эти дела давно минувших дней я вспомнил не из тщеславия, а чтобы обратить внимание читателей на странную закономерность: меня клеймят за то, что другим прощают или вообще не замечают. М-да, хорошо быть Войновичем, а еще лучше — Соломоном Волковым!

Повторю, что, занятый подготовкой к печати моего нового романа «Любовь в эпоху перемен», я поначалу не хотел отвлекаться на полемику с кипучим шаламоведом. Но мой обвинитель помянул всуе Иванушку Бездомного — героя почитаемого мной Булгакова, поэтому без разоблачения очередного члена акустической комиссии не обойтись.

Итак, гражданин Есипов, «давайте по документам»! Вы будете смеяться, но связи молодого Шаламова с троцкистами общеизвестны. Вот что пишет исследовательница И. Сиротинская: «В ряды большевиков-ленинцев (так называли себя оппозиционеры) он вступил в 1927 году: его привела и поставила в ряды демонстрантов Сарра Гезенцвей. Демонстрация к десятилетию Октября проходила под лозунгом «Долой Сталина!» (Шаламов В. Новая книга: Воспоминания, записные книжки, переписка, следственные дела. М.: ЭКСМО, 2004. С. 946). Ей вторит автор биографии писателя, вышедшей в популярной серии «Жизнь замечательных людей»: «Не случайно, что молодой Шаламов пришел на демонстрацию под лозунгами «большевиков-ленинцев», как неудивительно и то, что он позже участвовал в подпольном печатании «Завещания Ленина» (Есипов В. Варлам Шаламов. М.: Молодая гвардия, 2012. С. 86).

Добавлю от себя: с помощью этого завещания (есть версия, что поддельного) оппозиционеры хотели выбить из политической жизни Сталина. Не получилось. Выбивать начали их. Такова жестокая логика внутрипартийной борьбы, а юный Шаламов в ней активно участвовал, причем на стороне «левых», жаждавших продолжения «революционного банкета». Вот что заявил 22-летний «оппозиционер-ленинец» на допросе в 1929 году: «Я считаю, что руководство ВКП(б) сползает вправо, тем самым способствует усилению капиталистических элементов в городе и деревне и тем самым служит делу реставрации капитализма в СССР» (Новая книга. С. 949). Думаю, встретив в те годы какого-нибудь Чубайса, левый Варлам как минимум плюнул бы главному приватизатору в лицо за реставрацию капитализма. Молодой был, горячий. И получил «трешку» лагерей.

За год до ареста юношу выгнали из Московского университета. «Исключение состоялось 13 февраля 1928 года, и хотя основной формулировкой значилось» за сокрытие социального происхождения», очевидно, что за этим стоял весь веер копившегося на него компромата, в том числе политического. Надо полагать, Варлам воспринял исключение без больших переживаний — перспектива служить закону, который обслуживает интересы Сталина, и идти стезей Вышинского его вряд ли устраивала» (ЖЗЛ. С. 89). Ну конечно, двумя годами раньше, поступая на отделение советского права, он рассчитывал, видимо, обслуживать интересы беспартийной Фемиды и шагать дорогой председателя Верховного трибунала республики товарища Крыленко. Кстати, дети «лишенцев»: дворян, купцов, буржуев, попов — и без «веера» даже мечтать не могли о высшей школе до 30-х годов. Исключения делались редко и в особых случаях. Будущий писатель не оценил странной небдительности советской власти.

Чем еще не нравился сталинский курс недавнему студенту университета, а теперь заключенному четвертой роты управления Вишерских лагерей особого назначения Шаламову? Вот строки из его жалобы в Коллегию ОГПУ ЦК ВКП(б): «Решения XVI конференции, чистка партии, чистка аппарата, борьба с правым уклоном… представляют собой несомненно серьезные шаги руководства влево… в направлении исправления сделанных ошибок… внутренней и внешней политики, приведших к перманентному экономическому кризису страны, затяжке мировой революции и ухудшению международного положения Коминтерна..» Заметьте, в стране голод, разлад, индустриализация дает сбои, «тянет порохом со всех границ», а юношу беспокоят мировая революция и авторитет Коминтерна. Впрочем, обычное тогда дело, Есенин тоже одно время был «за знамя вольности и светлого труда готов идти хоть до Ла-Манша». А может, шутил. Кстати, в этом шаламовском письме, кроме просьбы о возвращении «ленинской оппозиции в партию», есть и несколько ссылок на труды Троцкого, упреки за его изгнание из страны (Новая книга. С. 953–955).