Вечером Сальвато объявил Межану, что вынужден будет предпринять ночную поездку и в связи с этим просит сообщить ему пароль, чтобы он мог вернуться в форт после того, как цель поездки будет достигнута.

Межан ответил, что Сальвато, как человеку военному, должно быть лучше, чем кому бы то ни было, известно, как строги правила военного времени, что пароль нельзя доверить никому, ибо он может стать достоянием чужих ушей и поставить под угрозу безопасность замка; но, догадываясь, зачем Сальвато хочет выйти из форта, Межан предложил дать ему сопровождающего офицера либо, если он предпочтет его собственное общество, отправиться с ним самому.

Сальвато отвечал, что общество полковника Межана было бы ему как нельзя более приятно и, если тот свободен, они двинутся в путь сегодня же ночью.

Но это оказалось невозможно, потому что подполковник, которому следовало перепоручить охрану замка, должен был явиться лишь послезавтра.

Межан добавил, весьма, впрочем, учтиво, что если дело касается уплаты оставшихся двадцати тысяч франков, то, имея в руках живых заложников и получив вперед половину условленной суммы, он может несколько дней и подождать.

Сальвато отвечал, что дружба дружбой, а деньги любят счет, и, чем раньше он сможет отдать полковнику оставшиеся двадцать тысяч, тем лучше будет для них обоих.

На самом же деле полковник Межан предназначал ближайшую ночь для некой личной сделки.

Он хотел предложить кардиналу Руффо еще один выход и потому просил выдать пропуск, будто бы для одного из своих офицеров, который доставит кардиналу новые предложения относительно сдачи форта.

Этим офицером был он сам.

Нас не обвинят в том, что мы щадим своих соотечественников. Во всей истории завоевания Неаполя нашлось лишь несколько негодяев, вроде комиссара Фейпу и полковника Межана, негодяев, какие всегда выпускаются из военных канцелярий вдогонку армиям; славя тех, кто этого заслуживает, мы готовы заклеймить позором всякого, кто снискал себе позор.

Руффо был обязан принять любое предложение, которое могло предотвратить кровопролитие. Поэтому в назначенное время, то есть в десять часов вечера, он послал маркиза Маласпину в форт с пропуском и для безопасности придал ему десять человек эскорта.

Полковник Межан переоделся в цивильное платье, сам себе выдал неограниченные полномочия для переговоров и под видом секретаря коменданта форта последовал за Маласпиной и его десятью людьми.

В одиннадцать часов, спустившись через Инфраскату по улице Фориа и по дороге Ареначча к мосту Магдалины, мнимый секретарь достиг дома кардинала и был пропущен к нему.

Здесь надобно заметить, что из-за обилия различных ответвлений и эпизодов нашей истории мы в своем повествовании подчас принуждены возвращаться назад. Итак, это свидание имело место в ночь с 27 на 28 июня, еще до того, как кардинал узнал о вероломстве Нельсона; напротив, получив от капитанов Трубриджа и Болла заверения, что адмирал не станет препятствовать патриотам в их намерении погрузиться на суда, Руффо тогда еще верил в честное соблюдение договора.

Но, как было рассказано выше, полковник Межан уже сделал однажды неудачную попытку поторговаться с кардиналом — в тот раз предложенная им сделка была отвергнута простыми словами: «Я воюю железом, а не золотом!»

Кардинал, заранее предубежденный против Межана, довольно прохладно встретил его секретаря, а точнее, его самого (в чем он не сомневался).

— Что скажете, сударь? Может быть, вам велено устно сделать мне предложение — не скажу более разумное, но более близкое к понятию о воинской чести, чем то, что мне было сделано в письменной форме и получило, как вы, вероятно, знаете, должный ответ с моей стороны?

Межан с досадой прикусил губу.

— Мои предложения, то есть предложения полковника Межана, которые я имею честь изложить вашему преосвященству, имеют две стороны, — сказал он. — Одна особая, и чувство человечности повелевает мне начать с нее; другая военная, к ней полковник прибегнет лишь в случае крайней необходимости, но все же прибегнет, если ваше преосвященство его к тому вынудит.

— Слушаю, сударь.

— Мои коллеги, вернее коллеги полковника Межана комендант Масса и комендант Л'Аурора, вели переговоры и выговорили условия, которыми мятежники могут и должны быть более чем довольны. Но не так обстоит дело с полковником Межаном: он не мятежник, он противник, и противник могущественный, поскольку представляет Францию. Если он ведет переговоры, то имеет право на лучшие условия капитуляции, чем господа Л'Аурора и Масса.

— Это как нельзя более верно, — отвечал кардинал, — и вот что я предлагаю: пусть французы выйдут из форта Сант'Эльмо под барабанный бой, с зажженными фитилями, со всеми воинскими почестями и соединятся с своими соотечественниками, какие еще стоят гарнизоном в Капуа и Гаэте, без всяких обязательств, связывающих их свободный выбор.

— Я не вижу тут большого преимущества перед договором, заключенным вашим преосвященством с комендантами Массой и Л'Ауророй: они тоже вышли с барабанным боем, с зажженными фитилями и имели право выбирать, оставаться ли в Неаполе либо уезжать во Францию.

— Да, но, перед тем как взойти на суда, они сложили на берегу оружие.

— Простая формальность, ваше преосвященство, согласитесь. Что бы стали они делать с оружием, эти взбунтовавшиеся горожане, в изгнании ли или у себя дома?

— Значит, вы, сударь, как я понимаю, совсем ни во что не ставите вопрос о воинской чести? — спросил кардинал.

— Посредством этого вопроса можно вертеть как хочешь фанатиками и дураками. Умных же людей, — надеюсь, ваше преосвященство не обидится, что я зачисляю его в эту категорию, — умных людей не ослепляет дым, именуемый тщеславием.

— И что же вы, сударь, вернее, что же комендант Межан видит сквозь этот дым, именуемый тщеславием?

— Он видит дело, и притом выгодное для себя и для вашего преосвященства.

— Выгодное дело? Предупреждаю вас, сударь, я плохо разбираюсь в делах. Но это неважно, объяснитесь.

— Так вот, два форта из трех сдались, верно; но третий, принимая во внимание его расположение и то, какие люди его обороняют, почти неприступен или, по крайней мере, потребует длительной осады. Где у вас саперы, где орудия крупного калибра, где армия, необходимая для взятия такого рода цитадели, как та, которою командует полковник Межан? Ваше преосвященство, вы потерпите неудачу и тем самым сведете на нет заслугу великолепно проведенной военной кампании, тогда как ценою каких-нибудь жалких сотен тысяч ливров, которые — если предположить, что у вас их нет, — вы можете за два часа взыскать с жителей Неаполя, вы увенчаете дело реставрации и скажете королю: «Государь, генерал Макк, имея шестидесятитысячную армию, сотню пушек и казну в двадцать миллионов, потерял Папскую область, Неаполь, Калабрию, королевство, наконец; я же с немногими крестьянами отвоевал обратно все, что потерял генерал Макк. Правда, мне стоило пятисот тысяч или миллиона франков взятие форта Сант'Эльмо, но что такое миллион по сравнению с тем вредом, что могла причинить эта крепость? Ибо в конце концов, государь, сможете вы добавить, вам лучше, чем кому бы то ни было, известно, что форт Сант'Эльмо строился не для того, чтобы защищать Неаполь, а чтобы держать его под угрозой, и доказательство тому — закон, изданный вашим августейшим родителем: согласно ему, разрешалось сооружать дома только определенной высоты, чтобы они не мешали полету ядер и снарядов. Так вот, бомбардирование Неаполя — это не потеря каких-нибудь пятисот тысяч франков или миллиона, это убытки неисчислимые». И, поверьте мне, у короля достанет здравого смысла, выслушав такое объяснение ваших поступков, одобрить их.