Но хотя английский адмирал не упустил ни малейшей подробности казни, сейчас же после пушечного выстрела граф фон Турн спустился в свою каюту и написал ему:

«Уведомляю его превосходительство адмирала лорда Нельсона, что приговор, вынесенный Франческо Караччоло, приведен в исполнение в соответствии с приказом.

На борту фрегата Его Сицилийского Величества «Минерва», 29 июня 1799 года.

Граф фон Турн».

Немедленно была спущена шлюпка, и записку повезли Нельсону.

Тот, впрочем, вовсе не нуждался в уведомлении, чтобы узнать, что Караччоло мертв: как мы уже сказали, он был как нельзя более внимательным зрителем казни и к тому же, взглянув на «Минерву», мог видеть висевшее на рее тело, которое раскачивалось в воздухе.

Поэтому, еще прежде чем шлюпка доплыла до его корабля, он уже успел написать Актону следующее письмо:

«Сударь!

Я не успеваю послать Вашему превосходительству материалы судебного процесса против этого негодяя Караччоло; могу лишь сообщить Вам, что сегодня утром его судили и вынесли ему справедливый приговор, который приведен в исполнение.

Посылаю Вашему превосходительству свое утверждение приговора в том виде, в каком оно было мною дано.

«Утверждаю смертный приговор Франческо Караччоло; приговор привести в исполнение сегодня, на борту фрегата «Минерва «, в пять часов пополудни «.

Имею честь, и пр.

Нельсон».

В тот же день и с тем же курьером было отправлено письмо сэра Уильяма Гамильтона; оно показывает, с каким рвением выполнил Нельсон распоряжение короля и королевы огносительно неаполитанского адмирала.

«На борту „Громоносного“, 29 июня 1799 года.

Милостивый государь!

У меня едва достает времени прибавить некоторые подробности к письму милорда Нельсона: Караччоло был судим военным судом и осужден большинством голосов; милорд Нельсон распорядился осуществить казнь через повешение на рее «Минервы « сегодня в пять часов пополудни, после чего тело будет сброшено в море. Турн обратил наше внимание на то обстоятельство, что в подобных случаях осужденному дается обыкновенно двадцать четыре часа для забот о спасении его души; однако приказ милорда Нельсона был оставлен в силе, хоть я и поддержал мнение Турна.

Прочие преступники остаются в распоряжении Его Сицилийского Величества на борту тартан, охраняемых всем нашим флотом.

Все, что делает милорд Нельсон, продиктовано его честью и совестью, и я полагаю, что принятые им меры будут впоследствии признаны самыми мудрыми, какие только можно было принять. Но пока что, Бога ради, сделайте все, чтобы Его Величество прибыл на борт «Громоносного « и поднял на нем королевский штандарт.

Завтра мы будем штурмовать замок Сант 'Элъмо — жребий брошен. Да поможет Бог правому делу! А нам остается не поколебаться в своей твердости и упорно вести борьбу до конца.

У. Гамильтон».

Как видите, вопреки своей уверенности, что действия Нельсона являются наилучшими, сэр Уильям Гамильтон и те, от чьего имени он выступал, с лихорадочной настойчивостью призывали на борт «Громоносного» короля. Им не терпелось освятить присутствием августейшей особы только что разыгранную отвратительную драму.

Об этом приговоре и его исполнении имеется запись в судовом журнале Нельсона, откуда мы ее дословно переписываем. Много места она не заняла:

«Суббота 29 июня. Погода безветренная, но облачно; прибыл линейный корабль Его Величества „Райна „ и бриг «Баллун“. Собрался военный трибунал; он судил, приговорил к смерти и повесил Франческо Караччоло на борту неаполитанского фрегата «Минерва“«.

Эти несколько строк вместили событие, в результате которого был успокоен король Фердинанд, удовлетворена королева, проклята Эмма Лайонна и обесчещен Нельсон!

Казнь Караччоло глубоко поразила Неаполь. Все горожане, к какой бы партии они ни принадлежали, считали адмирала человеком значительным и по рождению, и по дарованиям; жизнь его была безупречна, не запятнана ни одним из тех недостойных деяний, какие редко удается избежать придворному. Правда, Караччоло придворным бывал лишь изредка, но в эти краткие периоды, как мы видели, старался защищать королевскую власть с таким же чистосердием и мужеством, с каким позднее защищал отечество.

Но особенно страшным зрелищем была его казнь для пленников, на чьих глазах она свершилась. Они увидели в этом предвестие собственной судьбы, и когда, в соответствии с приговором, на заходе солнца была перерезана веревка и труп адмирала, к которому были прикованы все взоры, стремительно погрузился в море, увлекаемый ядрами, привязанными к его ногам, на маленьких судах раздался ужасный крик; он одновременно вырвался из груди многочисленных пленников, прокатился по волнам, словно жалоба морских духов, и отозвался эхом в самом чреве «Громоносного».

Кардинал ничего не знал о событиях этого страшного дня — не только о суде, но даже об аресте Караччоло. Нельсон особо позаботился о том, чтобы узника доставили через Гранателло, и строго-настрого запретил провозить его через расположение войск Руффо, ведь кардинал, вне всякого сомнения, не допустил бы, чтобы английский офицер (к тому же вот уже несколько дней ведущий с ним спор по столь важному вопросу чести, как судьба мирного договора) поднял руку на неаполитанского князя, даже если бы тот был его врагом, а тем более на Караччоло, с кем Руффо состоял в своего роде союзе если не наступательном, то, по крайней мере, оборонительном.

Как мы помним, расставаясь на берегу Катоны, эти двое обменялись обещанием оберегать друг друга, а в то неспокойное время предвидеть что-либо в будущем можно было, разве что обладая пророческим даром, и следовало с тем же основанием ожидать, что князю придется защищать кардинала, как и того, что кардиналу потребуется выручать из беды князя.

Но, заслышав орудийные выстрелы с «Громоносного», увидев висящее на рее тело, люди кардинала Руффо прибежали к нему с сообщением, что на борту фрегата «Минерва» кого-то, видимо, казнили. Влекомый обыкновенным любопытством, кардинал поднялся на террасу своего дома. Действительно, даже невооруженным глазом он смог различить качавшееся в воздухе тело человека. Руффо послал за подзорной трубой. Но со времени встречи с кардиналом Караччоло отпустил длинные волосы и бороду, что делало его, особенно на расстоянии, неузнаваемым. К тому же на казнь его повели в том же платье, в каком схватили: он был в одежде крестьянина. Кардинал подумал, что повесили какого-нибудь шпиона, и потерял интерес к увиденному; он уже стал было спускаться обратно в свой кабинет, как вдруг заметил, что от борта «Минервы» отделилась шлюпка и направилась прямо к его дому.

Это побудило Руффо задержаться на террасе.