Итак, первое: не надо выбирать день, слишком привязанный к действию. Русские ждали, что мы что-то устроим на День Империи. Обычный будничный день тоже не очень подходит. Надо будет подыскать что-нибудь. Теперь второе. Заранее перекрыть каналы, чтобы цветные не прорвались в комендатуру. И не цветные тоже. И наша главная цель – восстановление. А не просто отрывание голов и прочих частей тела у встречных цветных. Ситуация с Паласом обыграна, но достаточно бездарно. Шесть изнасилований за одно утро. Надо быть полным идиотом, чтобы не заметить в этом нарочитости. И слишком дорого. Изнасилованным плати, хозяйке Паласа плати. Хорошо, что хоть насильники бесплатно сыграли. Одного русские увезли. Ну, много они из него не выжмут. Разве только имя хозяйки. А вот от неё нужно избавиться. Это третье, но с этого и начнём. Пока она не назвала имена заказчиков. Избавиться тихо и незаметно. И подготовку, конечно, провести более тщательно.

– Сыграем?

– У тебя завелись лишние деньги, Пит?

– Нет, просто скучно, Бобби.

– Садись, – Кропстон пожал плечами, – отчего и нет?

– Бобби, тебе не кажется странным Рассел?

– Или играть или работать, Пит. Я люблю коктейль только в стакане.

– Я бы пощупал его. Но как хочешь, Бобби.

– Не хочу, Пит. Мы играем?

– Конечно.

И наступила тишина треска поленьев в камине, шуршания карт и купюр, негромкого тиканья больших напольных часов.

Пит дурак. Рассела можно прижать, но, когда ему будет нечего терять, он заговорит. А убрать его сложно. И накладно. Во всех отношениях. Рассел достаточно предусмотрителен, чтобы обезопасить себя от случайной смерти. Пусть живёт, как хочет. Пока его желания не мешают жить другим. Спальника он сдал русским элегантно. Ничего не скажешь, красивая работа. Даже Норман ничего не понял. Но это… даже на пользу дела. Русские убедятся ещё раз, что цветные – не люди, и подходить к ним с человеческими мерками нельзя. Даже неплохо.

– У тебя есть ещё деньги, Пит?

– Бесплатно ты играешь только с Джонни?

– Нет, только сам с собой. Ну, как?

– На ещё одну игру мне хватит.

– Хорошо. Сдавай.

Имение Джонатана Бредли

Небо затянули низкие серые тучи. Они ждали ливня, грозы, а посыпал мелкий затяжной дождь. Было не так уж холодно, как мокро и противно.

– На хрена ты палатку не взял?

– Подсказал бы, раз такой умный.

Андрей рассмеялся.

– Я тогда совсем дураком был.

– Будто сейчас поумнел.

Эркин легко ушёл от замаха и ловким ударом вышиб Андрея из седла. Оказавшись опять в седле, Андрей направил коня к нему с самым свирепым выражением лица. Эркин спокойно ждал.

– Сэр, – предельно почтительно заговорил он по-английски, – вам так нравится лежать на земле?

Андрей снова попытался его схватить, и снова Эркин легко ушёл от захвата.

– Ловок ты, – Андрей скрестил руки перед лицом, показывая конец игре. Эркин ответил тем же жестом и подъехал ближе. – Не ухватишь тебя, чёрта гладкого.

– А у тебя с ножом лучше получается, – улыбнулся Эркин. – И с палаткой ты прав, конечно. Может… может попросим у Джонатана? Ну, когда припасы привезёт, а?

Андрей пожал плечами.

– Неохота чего-то. Ну, а ты чего не взял?

– Да понимаешь… Палатка для надзирателя. Когда собирались, я ничего надзирательского не взял. Только то, что я знал, что нам нужно.

– Я-асно, – протянул Андрей. – Тогда, конечно. Слушай, а может, шалаш сделаем? Ну, как эти, в резервации.

– Я ж был там. Щелей больше, чем крыши. Да и не вечно ж дождь. Перебьёмся. Вон уже край светлеет.

– Перебьёмся-переколотимся, – согласился Андрей. – Да и с места на место шалаш не потаскаешь.

Бычки медленно двигались по склону, и они столь же медленно следовали за ними. Мотаться, как раньше, уже было не надо. Окрика и звучного шлепка лассо по земле было достаточно.

– Долго нам ещё?

– Здесь не очень. А дальше хреново.

– Когда к бойне погоним?

– Ну да. Каждую ночь на новом месте. Дороги я не знаю. Если только Джонатан карту даст. И, на что хочешь, спорю, он Фредди с нами отправит.

– Зачем?

– А зачем он нам его у резервации сунул? Вот и затем же. Чтоб не грабанули по дороге. Смотри, какие вымахали. А нам ещё здесь недели две, не меньше. Махины ж будут…

– Да ещё в дороге наберут.

– В дороге не наберут. Кормёжка плохая. Смотри, чтоб не потеряли много. А самое поганое, что поклеймят их перед дорогой.

– Ну и что? – не понял Андрей.

Эркин твёрдо посмотрел ему в глаза.

– Ты видал, как на человека клеймо ставят? Я видел. А им что, не больно?

– Ты что, это ж скотина!

– А я для хозяев кто?! – с внезапным бешенством выдохнул Эркин, отвернулся, справляясь с собой, и заговорил уже спокойнее: – Я, когда на скотной был, телят принимал. На скотной молочные только. И вот бычков почти всех сразу забивали, редко кого оставят, тёлок всех оставляли. И вот, тужится корова, ревёт, ветеринар, ну, врач скотный…

– Знаю.

– Ну вот, ветеринар рядом. Ну, родила она. И я, понимаешь, меня заставляли, я ей только даю там обнюхать, облизать, пососать ему дам немного, чтоб молоко открылось, и забираю. Она ревёт, тянется к нему, он кричит, зовёт её, а я его тащу. И одно думаю. Когда меня от матери забирали, она ж тоже кричала. Чем же я лучше-то… – Эркин стиснул зубы, так что вздулись желваки, мотнул головой.

– А… – Андрей помял горло пальцами. – С вами что… ну, с людьми… так же?

– Мы ж не люди для них. Так же. В питомнике не видел. А в имении… Раз было. Решили хозяева, и в один год сразу двадцати, наверное, рабыням родить дали.

– Зачем? – тихо спросил Андрей.

– А деньги им нужны. Коров разводят, лошадей, птиц там. На продажу. Ну, и рабов. Тоже… выгодно.

– Так они… говорили вам?

– Что? Что дети на продажу? А на хрена говорить, мы и так всё знали. Рассказать, как это делается? А?

– Заткнись ты, слушать противно!

– А видеть? А… – Эркин словно задохнулся на мгновение, сглотнул. – А делать, это как? Ладно. Не хочешь слушать, не надо. Но… пойми, что били меня, что отдавили мне на ломке…

– Чего?

– На яйцах у меня потоптались! Чего?! – рявкнул Эркин. – Я раскорякой ходил, спать от боли не мог. Чего?!

– Кто? – глухо спросил Андрей.

– Дочка хозяйская, – ответил Эркин, – стерва маленькая.

– А большая кто? – попробовал его отвлечь Андрей.

– Сама хозяйка, – буркнул Эркин и упрямо вернулся к прежнему. – Что плетью меня там, пузырчатку эту проклятую, что ни дня я небитым не прожил, это всё ладно. Рабу и житьё рабское. Всё