Наступила ночь. Она была черна как могила. Плотные тучи обложили небо, и лунный свет не достигал земли. Ветер стих, но стало заметно холоднее, и мелкий ледяной дождь то и дело падал с мертвых небес на костры бивуаков и на измученных людей, пытавшихся согреться их теплом. В переполненных лазаретах кричали и стонали раненые, для них сражение продолжалось. Теперь это было сражение за жизнь, но очень многим из них не было суждено пережить эту холодную ночь. В аханском лагере, на Заячьем Лбу, военачальники, собравшиеся в обтянутом шелками и завешанном коврами королевском шатре, держали совет. Молодой король был мрачен, военачальники нервничали. А метрах в двадцати от них, в другом, еще более роскошном шатре, лежала на брошенных на ворсистый ковер подушках принцесса Сцлафш. Лицо ее было холодно и не выражало никаких эмоций, но Лику это обмануть не могло. Она знала, что такое быть Цшайя, потому что и сама была ею. Лика не могла знать, о чем думает принцесса – они больше не вели свой молчаливый диалог, но она понимала, что Сцлафш одолевают сейчас тяжелые мысли и душа ее болит, как открытая рана.

А в нескольких километрах от Заячьего Лба, по другую сторону Легатовых полей, за жидкими цепями передового охранения, за огромным военным лагерем спал в своей палатке князь Вер. Он бился весь день с максимальным напряжением сил, и это было непросто даже для него. Даже волшебное Серебро не делает человека богом, как не делает его богом и волшебное Золото.

Лика по-прежнему стояла на высокой скале, торчащей из стылых вод Ледяной. Она не устала и не ощущала ни холода, ни неудобства, как не ощущала и голода и самого хода времени, лишь отмечая его равнодушным сознанием. Здесь, на скале, она провела почти весь прошедший день и всю ночь, встретив мрачный туманный рассвет. Перед ней на равнине медленно и тяжело просыпались обе измученные и обескровленные армии. Солдаты совершали свои обычные, необходимые в этот ранний час дела: умывались (те, кто умывался), облегчались (практически все), что-то ели (кто жадно, а кто нехотя) и что-то пили, поправляли снаряжение, проверяли оружие. Но, в конце концов, подчиняясь неумолимой воле рока («Ветры Шацсайи[143] дули им в спину»), все равно двигались к полю смерти (они уже начали называть Легатовы поля Смертными), чтобы продолжить сегодня то, что не завершили вчера. Начинался второй день великой битвы аханков и гегх.

Солнце едва показалось над верхушками деревьев Королевской Десятины, и сизый туман еще стелился над стылой землей Легатовых полей, когда аханки атаковали, бросив в бой всех еще остававшихся в строю рыцарей. Ощетинившийся опущенными копьями рыцарский бивень был направлен прямо в сердце гегхского построения. За ним, оставаясь до времени позади, но все больше смещаясь вправо по мере приближения к гегх, двигалась легкая кавалерия – восемнадцать регулярных сабельных рот, не участвовавших в сражении, бушевавшем накануне. Замысел пославшего их в бой был очевиден. Таранный удар рыцарей должен был опрокинуть гегхское каре, а легкая кавалерия – атаковать гегх во фланг. Ответ Круга воев был прямолинейно прост и вполне ожидаем, если учитывать их традиции. Они встретили аханков в плотном строю, твердо стоя на занятой позиции.

Расстояние между армиями было значительным, а поле боя за вечер и ночь освободилось трудами похоронных и лекарских команд от убитых и раненых накануне, так что аханки успели набрать скорость и сомкнуть строй. Неумолимое и все более ускоряющееся движение бивня, идущего в атаку навстречу встающему над гегхским каре солнцу, было исполнено грозной мощи и мрачного величия. Казалось, ничто не способно остановить этот железный поток, но вои гегх, не дрогнув, приняли удар тяжелой кавалерии на длинные пики. Три залпа вейгов[144] – кое-кто из лучников успел послать даже четыре стрелы – и длинные (до пяти метров) пики ополченцев Северного Ожерелья[145] сломали острие бивня, однако не смогли полностью остановить набравшую скорость бронированную лавину.

Рыцарские кулаки[146] вломились в центр гегхского фронта и увязли в нем, прорезав его почти до середины. Теперь тяжелые прямые мечи, булавы и выставившие наружу стальные острия скорпионы бросивших копья рыцарей противостояли алебардам, глефам[147] и пружинным вилам горожан и рыбаков с океанского побережья.

Начался яростный и кровавый поединок всадников и пеших воинов. Здесь не было и не могло быть жалости и пощады, и древние правила войны уступили место жестокой необходимости и вызревшей до конца ненависти. Пленных не брали. Одни, потому что не могли сделать этого в принципе, даже если бы захотели, другие – потому что изначально не имели такого намерения. Рыцари отчаянно рубили гегх, раздавая смертельные удары во все стороны, давя воев массой своих могучих боевых коней, но и ополченцы, имевшие численное превосходство, не оставались в долгу, медленно, но неумолимо обтекая рыцарский строй и как бы втягивая его в себя, переваривая по одному – по два.

Между тем, пока гегхские пехотинцы вырезали цвет аханского рыцарства, сабельные роты вышли им во фланг, готовые поставить печать на смертном приговоре, вынесенном богами гегхскому королевству. Но, как оказалось, гегх были к этому готовы. И к этому тоже. В самый решительный момент, когда аханская кавалерия, совершив перестроение, уже изготовилась нанести последний удар, который должен был стать отнюдь не ударом милосердия, хотя и с тем же результатом, жестокая рука войны бросила на чашу весов рейтаров графства Нор. Вороные кони вынесли облаченных в светлые кирасы рейтаров из-за спины дерущегося не на жизнь, а на смерть и утратившего уже форму гегхского каре, и отчаянные всадники с ходу ударили по идущим в атаку аханским регулярам. Как рубанок, срезающий слой дерева с заготовки, они прошли вдоль развернувшегося фронта аханской лавы, ряд за рядом вскидывая левую, удлиненную пистолетом руку, как будто в дружеском приветствии. Но это было приветствие, шлющее смерть. Гром слитных залпов заглушил на время тяжелый гул боя, и облака порохового дыма скрыли от Лики продолжение этого страшного и красивого действа. Впрочем, она знала, что происходит сейчас под пологом белого с серыми пятнами облака, накрывшего столкнувшихся противников. Выстрелив, рейтары, не имевшие времени, чтобы перезарядить свое смертоносное оружие, брались за прямые обоюдоострые мечи и бросались на аханков. Сабельная атака на гегхское каре захлебнулась, и вместо этого рядом с первым возник второй очаг жестокой резни.

И снова, как уже случалось с ней накануне, Лика нечувствительно перешла из одного мгновения далекого прошлого в другое, потеряв по пути почти семь часов быстротекущего времени. На Легатовых полях снова бушевало яростное сражение. Массы пеших воинов двух противоборствующих армий опять сражались без планов и сколько-нибудь эффективного руководства, повинуясь чувствам, если не инстинктам, более, чем разуму или воле своих командиров. Кое-где были видны отдельные схватки, в которых участвовали всадники, но в целом, если отвлечься от подробностей, если не видеть отдельных страдающих, сражающихся и умирающих людей, впечатление было такое, как будто в огромном котле перекипает какое-то жуткое ведьмовское варево.