Маринус засовывает руки в карманы, покачивается с пятки на носок, демонстрируя юношескую гибкость суставов.

– Профессор, за сорок минут я не смогу вас убедить, что я – человек порядочный и что мне можно доверять. Я могу лишь посоветовать вам обратиться за разъяснениями к Холли Сайкс.

– Долго рассказывать, Мо, – говорю я. – Маринус, точнее, его мать… в общем, там все очень запутано, но она спасла мне жизнь.

– В «Радиолюдях» упоминается Маринус, – вспоминает Мо, внимательный и вдумчивый читатель. – Весьма значительный персонаж. Врач из Грейвзенда. – Она смотрит на меня. – Это его родственник?

– Да, – признаюсь я, не желая рассказывать об атемпоралах.

– Доктор Маринус был моим дедом, по линии китайских родственников. – (Что, в общем-то, почти не ложь.) – А в двадцатые годы нынешнего века Холли оказала огромную услугу моей матери, Айрис, и ее друзьям. Что, возможно, предвосхищает ваши следующие вопросы, профессор. Я в долгу перед Холли Сайкс, и возможность обеспечить ее внучке ту жизнь, которая была до Помрачения, – в некотором роде частичная выплата этого долга.

Мо кивает, подтверждая верность догадки Маринуса.

– А откуда вам так хорошо известно, что происходит на Шипсхеде?

– У нас есть доступ к спутникам-шпионам.

Мо снова сдержанно кивает, но не в силах сдержать любопытство исследователя:

– К чьим?

– Ну, китайские ретрансляторы – самые лучшие, русские системы спутниковой связи прекрасно работают в ясную погоду, но нашу информацию мы получаем через последний работающий спутник американской системы «Ай-сат». Пентагон больше не защищает ее от несанкционированного доступа.

– А из космоса видно, что делается на Шипсхеде? – с изумлением спрашивает Рафик. – Это… ну, как Бог. Или это магия?

– Ни то ни другое. – Маринус улыбается мальчику. – Это технология. Я видел, как к вам в курятник вчера забралась лиса, и тебя, убийца, тоже видел. – Он ласково почесывает Зимбру за ухом, и пес не возражает; Маринус переводит взгляд на меня. – Несколько месяцев назад Л’Охкна, наш компьютерный специалист, засек трансляцию, совпадавшую с записью голоса Холли. Разумеется, я помнил, что вы сюда переехали, но не мог связаться с вами раньше, из-за ньюфаундлендского кризиса. А после аварии на Хинкли-Пойнт и ухода «Перл» с Арендованных Территорий стало ясно, что требуется срочно принимать меры. И вот мы здесь. – Он замечает скрипку Лорелеи. – Кто здесь играет?

– Я. Немножко, – говорит Лорелея. – Это папина скрипка.

Маринус берет скрипку, рассматривает ее, как заправский скрипичный мастер – кто знает, может он им когда-то и был.

– Великолепный инструмент!

– А чем вы занимаетесь в Исландии, Маринус? – Ноги ноют, и я сажусь рядом с Мо.

– У нас экспертно-аналитический центр. Еще до моего прибытия Л’Охкна без ложной скромности назвал его «Предвидение». С нами трудится Рохо, тот, кто присматривал за Ифой восемнадцать лет назад, когда ты была на Манхэттене, и еще несколько человек. В отличие от моей матери, нам приходится больше иметь дело с политикой. Президент ценит наши советы, хотя военные с ними не всегда согласны. – Маринус перебирает струны скрипки, оценивая звучание. – Осталось всего тридцать минут, Холли. Нужно принять решение о будущем Лорелеи.

– Я уже все решила, – заявляет моя внучка. – Я не могу оставить бабушку и Рафа. И Мо.

– Очень благородное решение, Лорелея. Можно, я сыграю?

Опешив, Лорелея отвечает:

– Да, конечно.

Маринус берет смычок, пристраивает скрипку к подбородку и наигрывает «Не плачь по мне, Аргентина».

– Теплый звук. Только первая струна чуть-чуть фальшивит. Холли, ты что-то придумала.

Ну конечно же, Маринус прекрасно читает – или угадывает – мысли.

– Если Лорелея уедет с тобой, ей будет гарантирована полная безопасность?

– Да, несомненно.

– Значит, корабль в заливе – спасательная шлюпка, возвращающая к цивилизации?

– В метафорическом смысле – да.

– Коммандер Аронссон говорит, что поехать может только Лорелея?

– Технически – да.

– А ты не можешь превратить одно место в два? Ну, с помощью твоей… – Я делаю пасс в воздухе.

Маринус напоминает адвоката, удовлетворенного ходом судебных слушаний.

– Что ж, коммандера и лейтенанта придется подвергнуть увещанию. А когда шлюпка приблизится к «Сьяулфстейди», я трансверсирую к капитану корабля и его первому помощнику и повторю увещание, чтобы бедного Рафика не отправили на берег. Ну а в плавании надо будет возобновлять и повторять эту процедуру, пока мы не пройдем рубеж невозврата, после чего все начнут задумываться о причинах своих действий. Честно говоря, это невероятно трудная задача. Такое подвластно лишь истинному адепту, владеющему всеми тайнами Глубинного Течения.

Во мне вспыхивают нетерпение, благодарность и надежда.

– Значит, можешь?

Маринус опускает скрипку:

– Да, но только для Лорелеи и Рафика. У наших моряков тоже есть дети, а увещание, основанное на неосознанном сочувствии, действует быстрее и надежнее. Си Ло или Эстер Литтл смогли бы, наверное, распространить его и на вас с профессором, но моих способностей для этого недостаточно. Боюсь, я только все испорчу. Прости меня, Холли.

– Ничего страшного. А в Рейкьявике Лол и Раф останутся вместе?

– Мы что-нибудь придумаем. – Взгляд больших серых глаз Маринуса так же искренен, как взгляд Айрис Фенби. – Я могу забрать их к себе. Мы живем в здании бывшего французского консульства. Там всем места хватит. – Он поворачивается к Лорелее и Рафику. – Не волнуйтесь. Невзирая на свой юный возраст, я опытный опекун.

Тикают часы. У нас остается всего двадцать пять минут.

– Я не понимаю, Холли… – начинает Раф.

– Погоди, солнышко. Лол, если ты поедешь, то и Раф поедет с тобой в Страну Инсулина. А если ты останешься, то рано или поздно мы ничем не сможем ему помочь. Прошу тебя. Поезжай.

Наверху хлопает дверь. Мандариново сияет вечернее солнце. Лорелея вот-вот заплачет, и тогда меня не остановишь.

– А кто же позаботится о тебе, ба?

– Я о ней позабочусь! – сердито ворчит Мо, чтобы не дать Лорелее раскиснуть.

– И О’Дейли, – подхватываю я, – и Уолши, и вся наша новая Республика Шипсхед. Меня изберут министром водорослей и приставят ко мне почетный караул. – Не в силах смотреть на Лорелею, я отворачиваюсь, гляжу на каминную полку, где полустертые улыбающиеся лица умерших взирают на меня из недосягаемых миров за деревянными, пластмассовыми и перламутровыми рамками. Встаю, прижимаю детские головы к своим старым ноющим бокам, целую макушки. – Я обещала твоим маме с папой, Лол, что буду о тебе заботиться. И о тебе обещала заботиться, Раф. И если я посажу вас на корабль, то сдержу слово. Я буду спокойна и… – я сглатываю, – и счастлива, зная, что вы оба в безопасности, что вам не грозит все то… все то… – я киваю на город, – ох, все то, что сегодня произошло. И все то, что еще может случиться. Прошу вас, родные мои, сделайте мне такой подарок! Если вы… – Нет. «Если вы меня любите» – это шантаж. – Прошу вас, уезжайте… – горло у меня перехватывает, и я с трудом выдавливаю слова, – потому что вы меня любите.