– Нет, не оставляйте меня одного…

– Места безопаснее не найти.

Внезапно он сник.

– Я заслужил это. Я не рожден для подобных вещей, верно, Флорин? Хочу сказать, что у меня никогда не было склонности к насилию. Но теперь я в норме. И больше не выставлю себя дураком.

Я быстренько перевязал его полосками, оторванными от рубашки.

– Как по-вашему, вы можете идти?

– Конечно.

Я помог ему подняться на ноги. Тут в правом ухе раздался щелчок, и голосок, не громче шелеста жука в траве, сказал:Отлично, Флорин. Ждите дальнейшего развития событий.

Сенатор застегивал куртку, шипя от боли при каждом движении. Я ощупал голову за ухом, нашел микроскопическое устройство, сорвал его и раздавил каблуком. Дверь на противоположной стене вела в грязный холл, где была наружная стеклянная дверь на улицу.

Никаких зеленых «бьюиков» в поле зрения не оказалось. Никто в нас не стрелял. Мы старались держаться в тени, как мыши, которых застали вне норки; мы двигались к берегу.

Я внимательно оглядел улицу, лишь чуть менее запущенную, чем та, где в нас стреляли. Две ступени вели вниз: оттуда лился тускло-коричневый свет, неслись ароматы выпивки и табачный дым. Мы сели в кабинку и заказали пиво у экс-тяжеловеса с перебитым носом и плоской физиономией. Он поставил перед нами два полных стакана. Я достал носовой платок и обтер лицо. Повязку на сенатора я наложил удачно – кровь не проступила. Если хозяин и заметил в нас что-то необычное, то оказался достаточно умным, чтобы не подать виду.

– Он опаздывает, – нервно сказал сенатор, сидя лицом к двери. – Не нравится мне это, Флорин. Мы тут станем легкой добычей. В нас могут выстрелить через окно…

– Они могли сделать это в любое время. Однако не сделали. Может, позже мы выясним почему.

Он не слушал – глядел на дверь. Я повернулся и увидел стройную темноволосую девушку, до глаз закутавшуюся в воротник из меха рыжей лисы; она спустилась по ступеням и стала осматриваться. Ее взгляд, казалось, на миг остановился на нашей кабинке, но, может, я принял желаемое за действительное. Лицо у нее было таким, словно она парила в мечтах где-то далеко-далеко. Девушка прошла через бар и исчезла за задней дверью.

– Ну что, она за нас? – спросил я.

– Кто?

– Не перегибайте палку, сенатор. Никто не пропустит такую красотку.

Он нахмурился и поглядел на меня:

– Послушайте, Флорин, мне не нравится ваш тон.

– Есть то, чего вы не сказали мне, сенатор?

– Я сказал вам все, – рявкнул он. – Этот фарс зашел слишком далеко.

Он вскочил и застыл, глядя в окно. Я повернул голову и через стекло увидел светло-зеленый «бьюик», останавливающийся у обочины. Открылась дверь, и из машины вылез человек в сером.

Казалось, он заметил меня в окне и замер на полушаге.

– Вы его знаете?! – воскликнул я.

Сенатор не ответил. Его лицо как-то странно дрожало; издалека донесся высокий певучий звук. Я попытался встать, но не почувствовал ног. Сенатор склонился надо мной, что-то крича, но слов я не разобрал. Их заглушил гул, словно я был в тоннеле и на меня надвигался поезд. Силы куда-то исчезли, и я стал падать, а поезд умчался в темную бездну, издавая жалобные звуки, постепенно растворившиеся в небытии.

4

Я лежал, ощущая спиной горячий песок, лицо горело на солнце, словно я стоял у доменной печи. По мне бегали огненные муравьи, кусая там и сям, выбирая места, где повкуснее. Я попытался шевельнуться, но руки и ноги были связаны.

– Ты проклятый трус, – сказал кто-то.

– Будьте вы прокляты, я сделал все, что мог! Но я мало что мог!

Голоса неслись откуда-то с неба. Я попытался приподнять веки, чтобы увидеть, кто говорит, но они задеревенели, как и остальные части тела.

– Это ваша личная ошибка, Берделл, – раздался еще чей-то голос.

Этот голос заставил меня вспомнить о ком-то. Трайт. Трайт Ленвилл. Имя из давно забытого прошлого. Оно не походило на имя ни одного человека, которого я знал.

– Моя ошибка, черт побери! Вы были тайными лидерами и знали, что делали. А я прошел через ад, говорю же вам. Вы не знаете, что это такое.

– Вы бросили все, убежали. Да вас застрелить мало!

– Заткнитесь вы все! – рявкнул кто-то еще, и я узнал этот голос: Большой Нос. – Ллойд, верни все в первое положение. Барделл, будь готов…

– Да вы все с ума посходили? Разве мне недостаточно…

– Вы возвращаетесь. Вы – ни на что не годный путаник, но, кроме вас, у нас никого нет. И не спорьте. Время уже на исходе.

– Вы не можете так поступить. Я потерял уверенность. Больше не верю в метод. Это было бы убийство…

– Самоубийство, – прервал его Большой Нос, – если вы не встряхнетесь и не встретите его. Мы доверяем вам. Отступать уже некуда.

– Мне нужна помощь. По крайней мере, дайте мне… Вы же сами сказали, что это ничему не повредит.

– Как насчет этого, Ллойд?

– Ладно, ладно, только уймитесь. У меня и так уйма хлопот.

Они говорили что-то еще, но все утонуло в новом звуке.

Поднявшийся ветер был горячим, как жгущая кожу паяльная лампа. Он гудел надо мной, рассекая небо, и темнота Ниагарой хлынула внутрь черепа, смывая голоса, муравьев, пустыню и меня самого…

Я открыл глаза. Напротив меня сидела девушка, которая уже не куталась в лисью шкуру, и глядела на меня с тревожным ожиданием.

– Вы в порядке? – спросила она голосом, напоминавшим воркование голубей.

Или весенний ветерок среди нарциссов. Или журчание счастливых вод. Или просто голос. Вероятно, я еще не отошел от шока.

– Вовсе нет, – ответил я, словно управлял голосом при помощи дистанционного устройства. – Больше всего мне сейчас хочется залезть на люстру и петь йодль[15]. Только годы тренировок останавливают меня, да еще застарелый ревматизм. Сколько времени я был?..

– Вы имеете в виду… – нахмурилась она.

– Правильно, детка. В отключке. Замороженным. Под дозой. Ну, вы понимаете – без сознания.

– Вы просто лежали здесь. Выглядели немного странно, поэтому я…

– Так они заполучили его, да?

– Его? Вы имеете в виду вашего брата? Он просто уехал.

– На чем уехал? Скорее уж, ушел. Мой бедный приятель был пьян. С чего вы решили, что он мой брат?

– Я… просто подумала…