поза, ни тени волнения. Как обычно, в светлой одежде, и Фредерику рассмешила это аллюзия на классический колониальный стиль.

Сесилия приступила к презентации. Она была свободна, как свободен взаимодействующий с инструментом скрипач-виртуоз. К напечатанному тексту она вообще не прикасалась. Спустя какое-то время вышла из-за кафедры, чтобы перемещаться вдоль доски, занимавшей всю ширину подиума и продолжать громко и чётко говорить. Параллельно рисовала схему или фигуру, иллюстрирующую нужную мысль. На вопросы оппонента отвечала точно и по сути. Если нужно было подумать, она замолкала, иногда надолго, после чего снова начинала говорить. Когда пришло время вопросов публики, она выслушивала каждого серьёзно и терпеливо, а потом произносила что-нибудь вроде «Макс, вы задали очень интересный вопрос, над которым я много размышляла. Но, видимо, без особого результата… сейчас я лишь попытаюсь определить то, что может стать отправной точкой для дальнейшей дискуссии».

Затем кратко выступил председатель комиссии. Защита научной работы Сесилии Берг состоялась. В ответ на аплодисменты Сесилия слегка поклонилась.

Фредерика замолчала. Её сигарета потухла, и она взяла зажигалку Элиса, чтобы снова прикурить. От жары и дыма у Ракели закружилась голова.

– Это была наша предпоследняя встреча, – сказала Фредерика. – А примерно спустя месяц Сесилия возникла у меня на пороге.

За день до этого ей позвонил растерянный и сердитый Мартин, разыскивавший жену. Заявил, что она «просто взяла и ушла», и повесил трубку, как только выяснил, что в Копенгагене её нет. То есть Фредерика была подготовлена к тому, что что-то пошло не так, и впустила Сесилию в дом с ощущением, что заманила в ловушку дикого зверя. Она думала, что это обычный кризис супружества. Конечно, отношения четы Берг казались прочными, но годы и профессия научили Фредерику ничему не удивляться и смиряться с мыслью, что о людях ей известно не всё.

– Прости, что без предупреждения, – сказала Сесилия. – Я помешала?

Разулась сдержанными скупыми движениями, поставила сумки. Пальто из верблюжьей шерсти не сняла. Она была очень бледной, под глазами лежали серые тени. Пепельные волосы, летом отливавшие серебром и платиной, собраны на затылке в маленький пучок. Собственное появление она никак не объяснила и на все вопросы Фредерики отвечала уклончиво.

– Хочешь кофе? – спросила наконец Фредерика, как будто это был обычный воскресный визит, и Сесилия утвердительно кивнула. Бесшумными шагами проследовала за ней на кухню. Что-то, разумеется, спрашивала у Фредерики о делах и работе, но двигала ею скорее просто вежливость, а не желание услышать ответы. Она просто стояла рядом, в верхней одежде. И не обращала внимания на долгие прерывавшие их беседу паузы. Фредерика радовалась, что может заниматься кофе и бутербродами.

– Садись и сними пальто, – велела Фредерика, закончив приготовления. Сесилия повиновалась, механически, как марионетка. Под пальто она была с ног до головы в чёрном. Высокий обхватывающий шею воротник свитера напоминал монашеское облачение.

– Сесилия, дорогая, – произнесла Фредерика, наклонившись вперёд, – что произошло?

На лице Сесилии появилась слегка болезненная гримаса. Сесилия молчала.

– Вчера звонил Мартин. Спрашивал о тебе.

– Прошу тебя, – произнесла Сесилия и впервые посмотрела на неё прямо, – никому не рассказывай, что я была здесь. И ему тоже. Можешь пообещать?

Фредерика долго думала, потому что редко даёт какие-либо обещания, а потом ответила:

– Да, обещаю.

Сесилия вздрогнула, как будто искра жизни пробежала по её застывшему телу.

– Ничего не случилось, – сказала она. – Просто я… – Она покачала головой и развела руки в жесте, напомнившем об изображениях Христа.

После защиты прошло всего несколько недель, но различие между человеком, стоявшим за кафедрой, и женщиной, сидевшей сейчас у неё на кухне, было разительным. Обычно Сесилия любила говорить. Любила формулировать в стремлении проникнуть в глубины смысла, добраться до основ и уже оттуда возводить структуру, способную выдержать хаос человеческого существования. А сейчас она молчала, пила кофе и покачивала головой. Потянувшись через стол, Фредерика взяла её за руку, и они сидели так, пока в глазах Сесилии не появились слёзы. Потом она пробормотала, что ей нужно в туалет. Долго не возвращалась. Когда шаги наконец раздались, Фредерика вздрогнула от звука её голоса:

– Спасибо за кофе. Мне пора.

– Ты уверена? Я буду очень рада, если ты останешься. Может, тебе стоит немного отдохнуть?

– Не волнуйся так, – сказала Сесилия и в первый раз улыбнулась. – Со мной всё в порядке. До встречи.

Потом Фредерика стояла у окна и смотрела вслед подруге, шагающей по Маттхэусгаде и исчезающей из вида на ближайшем перекрёстке. После этого они много лет не виделись.

Порыв ветра качнул кроны деревьев и поднял край скатерти так, что звякнули чашки. Сразу позади сада простирались поля, а у горизонта виднелась тёмная полоска моря.

– Наверное, у меня даже мысли тогда не возникло, что она может не вернуться, – сказала Фредерика. Знай она об этом, она не пообещала бы молчать. Но ей, как и всем остальным, казалось, что Сесилия обязательно появится. Она подумывала, не рассказать ли о той странной встрече Мартину, но решила, что её признание вряд ли что-то изменит. Да и рассказывать было почти нечего. И как отреагирует Сесилия, если Фредерика нарушит обещание? Советоваться было не с кем, а Фредерике очень хотелось и в будущем сохранить прежние отношения с Сесилией.

– Другое дело, если бы она хоть что-нибудь сказала о том, куда направляется. Но это она скрыла от меня так же, как и от всех остальных. – А спустя время Фредерика вспомнила о кораблях первооткрывателей, которые останавливались у Азорских островов, прежде чем направиться через Атлантику дальше на запад. И подумала, что их встреча как раз и стала той последней остановкой, которую Сесилия сделала перед тем, как покинуть старый мир. Путешествие уже было запланировано, а курс взят.

– Что было потом? – спросил Элис, у которого на метафоры не хватало терпения, хоть он и одолел от скуки половину Fleurs du mal [247].

– Ну, потом прошло десять лет, – ответила Фредерика. – Я уже давно не верила в её возвращение. И однажды в Стокгольме зашла в мастерскую к Густаву без предупреждения. Он никогда не просил, чтобы его предупреждали о визите, к нему можно было приходить когда вздумается. На мольберте стоял портрет Сесилии, я его сразу заметила, потому что он уже давно не писал портреты, особенно её. Он уверял, что писал со старой фотографии, просто чтобы поупражняться. Я случайно тронула холст, но краска ещё не высохла, и на ней остался отпечаток пальца. А его это даже не разозлило. В другом случае он бы озверел, если бы я испортила картину.

Не задумываясь, она спросила в лоб: ты что-то скрываешь? Нет,