два месяца «Пресса» напечатает новый ее роман, называющийся (пока) «Пиччинино», что значит «маленький». Действие происходит в Сицилии. Очень много в нем хорошего. Я не сомневаюсь, что он Луизе больше понравится, чем «Лукреция», которая вызывает менее восторгов, чем другие романы. Пиччинино – это прозвище одного сицилийского бандита, из-за его малого роста. В этом романе прекрасные мужские и женские характеры, много естественности и поэзии. Я помню, с каким удовольствием я его прослушал. Теперь моя хозяйка еще пишет что-то новое, но в Париже у нее не было ни минуты покоя...

Еще три дня прошли. Вот уже 18 число. Вчера я должен был дать 7 уроков, некоторые из них лицам, вскоре уезжающим.

...Вот уже и 19 число. Вчера меня прервало письмо из Ногана. И вот м-м С. пишет, что она приедет в конце будущего месяца, и что мне надо ее подождать. Вероятно, свадьба Сол. идет на лад, но уже не с тем, о ком я вам говорил. Дай Бог ей всех благ. В этом последнем письме все они были в хорошем настроении. Итак, у меня добрые надежды. Если кто-нибудь достоин счастья, так это м-м Санд...»

По-видимому, уезжая в Ноган, Жорж Санд рассчитывала выиграть время, навести справки насчет Клезенже и узнать, что же это за человек, который так вдруг завоевал симпатии Соланж, и о котором, между тем, сама она со стороны слышала самые неутешительные вещи.

Тотчас по приезде в Ноган Жорж Санд, по обыкновению, спешит успокоить Шопена, поскорее дав ему весточку о себе, и в письме от 8 апреля к Морису, также еще остававшемуся в Париже, сообщает:

«Мы приехали... Скажи Шопену, что путешествие наше было благополучно, что мы здоровы, и что я его целую...»[665]

И на другой день она опять послала свой бюллетень, на который Шопен в свою очередь отвечает обычной краткой и по-семейному заботливой записочкой.

Суббота.[666]

«Благодарю за добрые вести. Я передал их Морису, который должен написать вам. Он здоров; я тоже. Все здесь в том же виде, в каком вы оставили. Нет ни фиалок, ни жонкилей, ни нарциссов в садике. Ваши цветы унесли, занавески спустили, – вот и все. Будьте счастливы, в хорошем настроении, берегите себя – и словечко обо всем этом, когда вы сможете.

Ваш преданный Ш.[667]

Молодежи привет».

Но всего лишь через 8 дней после первого письма, – 16 апреля, Жорж Санд вдруг пишет сыну, что как deux ex machina в Ла-Шатре появился Клезенже, требует категорического ответа, и Соланж сказала: «Да»... «Клезенже, – продолжает м-м Санд, – какой-то отчаянный, все делает сразу, без устали, без сна он добивается своего»...

В конце же этого письма стоит фраза, идущая совершенно вразрез с всегдашней, часто даже излишней, прямотой М-м Санд. Фраза, нас прямо поражающая и, по нашему мнению, сама по себе являющаяся гораздо более роковой в вопросе разрыва с Шопеном, чем всевозможные происшествия, как действительно вскоре последовавшие, так и изобретаемые биографами:

«Ни слова обо всем этом Шопену. Это его не касается, а когда Рубикон перейден, то все «если» и «но» могут лишь повредить».

И затем М-м Санд прибавляет, что 8 мая хочет выехать в Гильери, чтобы гражданский брак Соланж заключить в мэрии ее отца, Дюдевана (бывшего, как мы знаем, мэром общины Нерак). Для совершения же церковного обряда вернутся обратно в Ноган.[668]

Но 18 апреля она пишет об этом же и Понси, и для чего-то утверждает, что это тайна, «которой и Морис еще не знает». Она ничего не пишет о поездке в Нерак, зато сообщает, что в конце апреля едут опять в Париж.

«...В шесть недель Соланж порвала с любовью, которую едва испытывала, и приняла другую, которой страстно покоряется. Она должна была выйти замуж за одного; она его прогоняет и выходит за другого. Это странно, это в особенности отважно, но ведь это ее право, и судьба ей улыбается. Скромному и тихому браку она предпочла блестящий и жгучий.[669] Она всем управляет и везет меня в Париж в конце апреля. Работа и волнения наполняют мои дни и ночи... Этой свадьбе суждено совершиться с налету, словно неожиданно. Итак, это важная тайна, которую я вам доверяю, и которой и Морис еще не знает (он в Голландии)».[670]

Не говоря Шопену ни слова о том, что происходило, Жорж Санд, однако, предупреждает его о своем приезде в Париж, а может быть, нарочно написала, что они туда едут, дабы предупредить его приезд в Ноган. Как бы то ни было, Шопен ждал их в Париже, о чем свидетельствуют два следующие неизданные письмеца, помеченные «средой» и «четвергом»:

«Морис выехал вчера совершенно здоровый и в хорошую погоду. Ваше письмо пришло ко мне после его отъезда. Я надеюсь, что получу от вас еще одно, которое точно установит день вашего приезда, чтобы еще протопить ваши комнаты. Итак, да будет с вами хорошая погода, прекрасные мысли и все счастье, какое только возможно на свете.

Ваш преданный Ш.

Среда.

Молодежи (привет)».

«Вы совершаете чудеса трудолюбия, и это меня не удивляет. Да поможет вам Бог! Вы здоровы и будьте здоровы. Ваши занавески еще здесь. 30-го – это завтра. Но я вас не жду, не получив еще окончательного словечка. Погода прекрасная. Листья собираются распускаться. Дорога будет у вас прекрасная. Не отнимая ни минутки у вашего сна, вы все-таки накануне отъезда напишите, пожалуйста, словечко, потому что надо еще потопить в ваших комнатах. Берегите себя. Будьте покойны и счастливы.

Ваш преданный Ш.

Молодежи (привет).

Четверг».[671]

Господину Басканс Жорж Санд пишет в то же время:

«Наш сумасшедший скульптор здесь. Идиллия процветает в Ла-Шатре, и наша великая принцесса смягчилась настолько, что сказала «да». Вы были более проницательны, чем я: это «да» давно уже было в ее сердце, и она лишь не хотела произнести его так скоро. По-видимому, оба в восторге, а следовательно, и я тоже...»

А в письме к княгине Голицыной, рожденной графине де-ла-Рош-Эймон – своей двоюродной внучке и родной внучке Рене де-Вильнева[672] – М-м Санд даже высказывает самоуверенное пророчество, что:

«Клезенже составит славу своей жены и мою; он свои права на знатность вырежет в мраморе и бронзе, а это столь же прочно, как старые пергаменты»...[673]

6 мая Жорж Санд пишет госпоже