Одновременно произведены подрывы и на валу пкт 145 — но здесь, в подземных казематах, прикрываемые последними патронами еще оставшихся защитников «Дома офицеров», красноармейцы не сдавались. Более того — разведотряд несет потери: 1 убитый и 1 раненый[1216].

13.45. Но вот закончилась оборона, и на пкт 145 — фон Паннвицу здесь сдалось 54 человека[1217].

Последние минуты «Дома офицеров». Что происходило тогда? Большинство готовилось принять выбор — плен или смерть: «Двое бойцов покончили жизнь самоубийством, предпочитая лучше собственную пулю плену»[1218]. Абрам Гордон, товарищ Ивана Долотова, понимая, что ему, еврею, в плену не выжить, спрятался в развалинах, надеясь просидеть до темноты. Искали себе убежище и другие — ночью, когда немцы снимут оцепление, можно попытаться уйти.

Между 14.15 и 15.00[1219] «Из центра крепости из-за взрывов примерно 60 русских выбежали на Северный остров и сдались в плен. По их словам, остальные 200 нашли смерть от взрывов»[1220] — так окончилась эпопея «Дома офицеров».

Разведотряд занял пкт 148[1221] и Трехарочный мост.

В этот день при допросах пленных штабом дивизии делается вывод, что «сорок пятая» боролась против особо подготовленных и политически обученных русских солдат. «Так же, как подтверждается и более поздними наблюдениями, в крепости находилась школа ГПУ», — отметил в KTB Герхард Эткен, чье-то быстро разошедшееся и оказавшееся как нельзя вовремя объяснение затянувшейся «зачистки».

…Раскопки завалов казармы 33-го инженерного полка начались сразу же — их под контролем солдат Фрайтага проводили недавние защитники «Дома офицеров». B. C. Солозобов был одним из тех, кого удалось извлечь из завала: «В голове шумело. Вдруг слышу около себя крик: „Рус!“ Меня освободили от кирпичей и щебня двое наших бойцов, тут же стояли немцы…»[1222]

Другие группы пленных начали хоронить трупы, за эти дни во множестве скопившиеся на поле боя. Вспоминает С. М. Кувалин: «Фашисты обыскали нас, отобрали все личные вещи и, отделив группу человек в 20, велели убирать трупы на этом участке. Мы собирали и хоронили павших советских бойцов без разбора и регистрации в первой ближайшей воронке. Трупы разложились, дышать было тяжело. Немецких солдат клали в груды, вынимали все документы, жетон отдавали офицеру, который стоял в стороне с флаконом одеколона в руках»[1223].

Вероятно, именно благодаря вовремя начавшимся разборкам завалов удалось спасти многих защитников, сразу же становившихся пленными. Здесь же были найдены и Фомин с Зубачевым. К моменту подрыва уже раненные, при обрушении на них перекрытий они вновь серьезно пострадали — Зубачеву пробило голову, Фомину разбило всю левую половину лица[1224].

Оба командира «Дома офицеров» не дожили до освобождения. Фомина, выданного приписниками, расстреляли в тот же день, Зубачев умер в 1944 году от туберкулеза в офицерском лагере в Хаммельсбурге.

Считается, что Фомин погиб у Холмских ворот, где сейчас установлена мемориальная доска. Однако А. М. Филь, плененный в тот же день, со ссылкой на мл. лейтенанта Будника, ст. политрука Монжаренко и других защитников, приводит другую версию смерти комиссара Цитадели. Согласно ей, Е. М. Фомина расстреляли у первого форта по пути через деревянный мост от крепости к Тересполю, у сборного пункта военнопленных[1225].

…В тот день солдаты Герштмайера вошли в подвал овощехранилища (бывшего порохового погреба). Там, в углу подвала, утоляя жажду льдом, на доске, единственном более-менее сухом месте, еще с утра 22 июня лежал шестилетний Леня Бобков. Он был настолько измучен, что даже не смог пошевелиться, когда в подвале открылась дверь — на ее фоне появился силуэт человека в каске. Зашедший в подвал немецкий солдат включил фонарик — Леня лишь зажмурился, когда луч, бегавший по стенам, коснулся его лица.

Немец, нагнувшись, поднял Леню, обнявшего его за шею, и вынес из подвала, туда, где несколькими днями ранее погибла вся семья Бобковых — об этом мальчик и пытался рассказать солдату. Впрочем, тот вряд ли знал русский язык…