В тот вечер Кеннеди, Джонсоны и Коннелли присутствовали на торжественном обеде, организованном в Хьюстоне Лигой латиноамериканских граждан. Гостей потчевали аргентинской кухней: ensalada rusa[160]и тушеное мясо, известное как guiso. После обеда Джеки произнесла речь — на испанском. Я привез из ресторана бургеры и картофель фри. Поел… точнее попытался. Пару раз укусил бургер, а потом все отправилось в мусорный бак, который стоял за домом.

Я дочитал оба романа Макдональда. Подумал о том, чтобы достать из багажника рукопись своего романа, но меня замутило даже от мысли о чтении собственного произведения. В итоге я уселся в продавленное кресло и не поднимался с него до темноты. Потом пошел в маленькую комнатушку, где спали Розетта Темплтон и Джун Освальд. Лег, сняв туфли, но в одежде, подложив под голову диванную подушку, которую принес из гостиной. Дверь оставил открытой, свет в гостиной не погасил. Смотрел на нарисованных мелками девочек в зеленых свитерах. Я знал, что впереди ночь, в сравнении с которой предыдущий долгий день покажется очень и очень коротким. Мне предстояло лежать без сна — со свешивающимися почти до пола ногами, — пока первый свет двадцать второго ноября не начнет просачиваться в окна.

Лежал я очень долго, терзаемый «что-если», «а-как-бы-все-вышло» и мыслями о Сейди. Мне так ее недоставало, я так хотел, чтобы она была рядом, что внутри все болело. В какой-то момент, вероятно, далеко за полночь (я перестал смотреть на часы, медленное движение стрелок вгоняло в депрессию), я провалился в сон, глубокий и без сновидений. Одному Богу известно, как долго я спал бы следующим утром, если бы меня не разбудили. Кто-то мягко тряс меня за плечо.

— Проснись, Джейк. Открой глаза.

Я сделал, как велено, хотя, увидев, кто сидит у кровати, поначалу решил, что мне все это снится. Но протянул руку, коснулся штанины ее вылинявших джинсов, почувствовал под ладонью материю. Волосы завязаны в узел на затылке, почти никакой косметики, на левой щеке — уродливый шрам. Сейди. Она меня нашла.

11.22.63 (Пятница)

Я сел и инстинктивно, не думая, обнял ее. Она обняла меня в ответ, очень крепко. Потом поцеловал, пробуя на вкус ее реальность — смешавшиеся запахи табака и «Эйвона». Запах помады проигрывал — нервничая, она чуть ли не всю ее облизала. Я вдыхал ароматы ее шампуня, дезодоранта, маслянистый запах пота. Но прежде всего ощущал ее тело, бедро, и грудь, и шрам на щеке. Рядом со мной сидела Сейди.

— Который час? — Мой надежный «Таймекс» остановился.

— Четверть девятого.

— Ты шутишь? Быть такого не может!

— Тем не менее. И я не удивлена в отличие от тебя. Как давно ты в последний раз спал, а не отрубался на пару часов?

Я все еще свыкался с тем, что Сейди здесь, в доме в Форт-Уорте, где раньше жили Марина и Ли. Как такое могло быть? Во имя Господа, как? Но это еще не все. Кеннеди в этот момент тоже в Форт-Уорте, произносит речь за завтраком, устроенным местной Торговой палатой в отеле «Техас».

— Мой чемодан в багажнике моего автомобиля. Мы поедем на «жуке» или твоем «шеви»? «Жук» больше подойдет. Его легче припарковать. И все равно придется заплатить за парковку немалые деньги. Парковщики уже на улицах, размахивают своими флагами. Я их видела.

— Сейди. — Я покачал головой, словно пытался разогнать застилающий разум туман, потом схватил туфли. В голове носились мысли, в огромном количестве, но все они кружились, словно подхваченные смерчем бумажки, и я не мог поймать ни одной.

— Я здесь.

Да. В этом и проблема.

— Ты не можешь ехать со мной. Это слишком опасно. Я думал, что все тебе объяснил, но, возможно, выразился недостаточно ясно. Когда ты пытаешься изменить прошлое, оно кусает тебя. И может загрызть, если дать ему шанс.

— Ты выразился достаточно ясно. Но ты не сможешь сделать это один. Надо трезво смотреть на ситуацию, Джейк. Ты набрал несколько фунтов, но по-прежнему худой как щепка. Ты хромаешь при ходьбе, и сильно. Тебе приходится останавливаться и отдыхать через каждые две сотни шагов. И что ты сделаешь, если придется бежать?

Я промолчал. Впрочем, я ее слушал. При этом заводил часы и устанавливал время.

— Но это еще не самое худшее. Ты… ой! Что ты делаешь?

Я ухватил ее за бедро.

— Убеждаюсь, что ты настоящая. До сих пор не могу в это поверить. — «Борту номер один» менее чем через три часа предстояло приземлиться в Лав-Филде. Там кто-то подарит Джеки Кеннеди розы. На другой из техасских остановок ей вручили букет желтых роз, но в Далласе она получит красные.

— Я настоящая, и я здесь. Послушай меня, Джейк. Самое худшее не в том, насколько ты далек от хорошей физической формы. Самое худшее — твои внезапные приступы сна. Разве ты не думал об этом?

Я думал об этом очень много.

— Если прошлое такое злобное, как ты говоришь, что, по-твоему, произойдет, если тебе удастся добраться до человека, на которого ты охотишься, прежде, чем он нажмет спусковой крючок?

Прошлое — не злобное, это неправильный термин, но я понимал, что она хотела сказать, и возразить было нечего.

— Ты просто не понимаешь, во что впутываешься.

— Прекрасно понимаю. И ты забываешь кое-что очень важное. — Она взяла меня за руки, заглянула в глаза. — Я не просто твоя любимая женщина, Джейк… если ты меня по-прежнему любишь…

— Именно поэтому я и боялся твоего внезапного появления.

— Ты говоришь, что какой-то человек собирается убить президента, и у меня есть основания верить тебе, отталкиваясь от других твоих прогнозов, которые сбылись. Ты наполовину убедил даже Дека. «Он знал, что Кеннеди приедет, до того, как об этом узнал сам Кеннеди, — сказал Дек. — И он знал, что Кеннеди приедет с миссис». Но ты ведешь себя так, будто ты единственный, кого это заботит. Отнюдь. Дека тоже заботит. Он бы приехал, если бы не лежал с высокой температурой. И меня заботит. Я не голосовала за него, но я американка, а потому он не просто президент, он мой президент. Мои слова не кажутся тебе слишком напыщенными?

— Нет.

— Хорошо. — Ее глаза сверкнули. — У меня нет ни малейшего желания позволить какому-то безумцу застрелить его, и я не собираюсь заснуть в самый неподходящий момент.

— Сейди…

— Дай мне закончить. Времени у нас не много, поэтому ты должен слушать внимательно. Ты слушаешь?

— Да, мэм.

— Хорошо. Тебе от меня не избавиться. Заруби это на носу — не избавиться. Я иду с тобой. Если ты не пустишь меня в свой «шеви», я поеду следом на «жуке».

— Господи Иисусе. — Я не знал, молюсь я или ругаюсь.