действия по ограничению СМИ и жестокая Вторая чеченская война не вызывали ни малейшего недовольства у огромного большинства населения — для него это были вопросы почти неощутимые. Те, кто придавали им существенное значение, сразу оказались политическими маргиналами.

В мае 2000 года Путин начал реформу государственной власти, фактически переводившую Россию из федерального государства в унитарное. Губернаторы выводились из состава Совета Федерации, что лишало их иммунитета и делало придатком бюрократической машины Кремля. Было понятно, что в Думе даже оппозиционные партии сгоряча (чтоб не сказать: «по глупости») с наслаждением отомстят губернаторам, не раз влиявшим на выборы не в их пользу, и законопроекты примут «на ура».

Это казалась мне в среднесрочной перспективе крайне опасным изменением: полномочия президента по нашей Конституции столь сильны, что на пути становления личной диктатуры могли стоять только Конституционный суд и по-настоящему самостоятельная верхняя палата парламента. Проанализировав ситуацию, нашел только одного потенциально полезного союзника — Березовского. По моему мнению, он хоть и был «крестным отцом» нового президента, но от такой концентрации власти должен быть не в восторге.

Созвонились, и я к нему подъехал. При той неприязни, которую питал к нему лично, шел на этот шаг только в силу крайней важности вопроса. Так мы последний раз встретились. Объяснил ему мои опасения и предложил совместно поработать с Думой, чтобы «антифедералистские» законопроекты завернуть. Он долго и внимательно смотрел на меня и ограничился весьма неопределенным ответом:

— Наверное, вы правы. Я подумаю и позвоню.

Не позвонил, и лишь 31 мая, в день принятия Думой закона «Об общих принципах организации законодательных и исполнительных органов госвласти в субъектах РФ», обратился с открытым письмом к президенту: «Предлагаемые изменения антидемократичны… они нарушают систему балансов внутри власти… еще больше расшатывают устои Федерации…».

Но момент был упущен — «лучше никогда, чем поздно».

Со временем сложилась внутриполитическая модель, так удачно названная главой управления внутренней политики Администрации президента Владиславом Сурковым «суверенная демократия». Он блестяще скаламбурил на созвучии понятий «суверенность» как выражение государственной независимости, и «sovereign/суверенный» в значении «принадлежащий государству»[379]. Так что большинство восприняло «суверенность» нашей демократии как «заграница нам не указ», тогда как на самом деле это означало «демократия под государством», «огосударствленная демократия».

В СМИ из АП попала аналитическая записка, в которой прямо говорилось: «Новому президенту, если он хочет действительно обеспечить порядок и стабильность, не нужна саморегулирующаяся политическая система, ему нужна политическая структура (орган) в составе своей администрации, которая сможет не только прогнозировать и создавать “нужные” политические ситуации в России, но и реально управлять политическими и общественными процессами в РФ, а также в странах ближнего зарубежья».

Это были не просто слова. Шаг за шагом, месяц за месяцем российская политическая жизнь теряла свою многосубъектность. Парламент, правительство, суды, прокуратура, региональные власти, органы самоуправления — все они становились функциональным продолжением президентской власти, пока, в конце концов, все не свелось к элементарному и примитивному вождизму.

Раковая опухоль

В конце 2008 года у меня выявили онкологическое заболевание. Лег на операцию. Надежный и верный друг Владимир Кулаков помог найти чудесного хирурга и человека, Всеволода Матвеева, усилиями и искусством которого операция прошла успешно.

Но такой диагноз толкает на мысли экзистенциальные. Лежа в больнице, думал: «Какой же мир останется после нас детям» (внуков тогда еще не было). Больше всего меня беспокоила нараставшая месяц от месяца отчужденность России от стран Запада.

За время послеоперационной реабилитации пришел к выводу, что нужно попробовать повлиять на ситуацию. В феврале написал о целесообразности российско-американского сближения и создания в наших странах подобия «Обществ дружбы», что работали в СССР. Те, правда, были инструментом разведки и продвижения коммунистического влияния. Я же имел в виду, что аудитория такой организации должна быть своя, она не должна заниматься пропагандой в стране-партнере.

Основная идея[380] состояла в следующем:

В «цивилизации технологий» остались лишь три страны, способные использовать силу для защиты своих ценностей: США, Великобритания (как младший партнер), Россия. Раскол и противоборство внутри этой группы — непозволительная роскошь и стратегическое заблуждение.

Нас по-прежнему разделяют умозрительные идеологические конструкции и проблемы, актуальность которых осталась в эпохе холодной войны. Выходом из ситуации является выбор в пользу установления долгосрочных, взаимообязывающих, взаимосвязывающих, взаимосклеивающих (заранее приношу извинения блюстителям чистоты русского языка) отношений — не просто партнерских, а подлинно союзнических. То есть — путь к заключению такого договора (позднее назвал его «Арктическое ожерелье»), который станет незыблемой основой российско-американского союза на десятки лет. Путь этот, даже если соответствующее политическое решение и будет принято, непрост и долог. Такая цель имеет смысл лишь в контексте выбранного пути на модернизацию — политическую, экономическую, структурную — в духе «цивилизации технологий».

Думаю, мысль ясна. США и России как две суперсилы (не сверхдержавы — тут США остались в одиночестве — а именно суперсилы, реально готовые использовать военный инструментарий в международных делах) при согласованных действиях способны решить практически любые проблемы, противостоять современным кризисам, сотрясающим мир, — от Ближнего Востока и до Северной Кореи. Но простого сотрудничества здесь мало: всегда будет велик риск, что наши заокеанские партнеры отойдут в сторону, если что-то пойдет не так, оставив нас один на один с очередным разворошенным ульем. Поэтому конечной целью мне виделось именно формирование закрепленных на бумаге союзнических отношений. Гражданское общество может помочь, продвигая позитивное восприятие наших стран и народов в глазах друг друга.

Захотел вынести эти идеи на обсуждение Совета по внешней и оборонной политике (СВОП). Его председатель Сергей Караганов сказал, что сделать это можно, но он не советует: «Вы же понимаете, что вас порвут и всяких гадостей наговорят».

Вопреки ожиданиям, идею встретили очень позитивно. Развивая ее, обратился с соответствующим предложением к министру иностранных дел Сергею Лаврову, который идею поддержал.

Вскоре был создан Центр содействия российско-американскому сближению, в учредительном собрании которого приняли участие известные и во многих отношениях несогласные друг с другом люди, такие, как Сергей Дубинин, Элла Памфилова, Алексей Арбатов, Сергей Марков и многие другие.

Председателем центра уговорил стать Александра Шохина, возглавлявшего Российский союз промышленников и предпринимателей. Мне с моим «налогом на биографию» возглавлять такую организацию значило пугать и отталкивать потенциальных партнеров «на том берегу». Поэтому скромно стал заместителем председателя.

Большую роль в работе центра стали играть председатель российско-американского совета делового сотрудничества Давид Якобашвили и академик Сергей Рогов, директор Института США и Канады.

Заключительным аккордом работы Центра стало участие его представителей (Якобашвили и я) в переговорах по подготовке нового российско-американского соглашения по торговле и инвестициям, которые проводила в Вашингтоне делегация во главе с министром экономического развития Алексеем Улюкаевым. Призыв посодействовать важному делу лишил нас с Юлей запланированного отпуска.