Лик Иоанна был холоден да сокрыт хмурой задумчивостью.

– А Федьку-то не видать? – вопрошал Вяземский, мельком оглядывая ближних при троне царском.

Григорий кивнул.

– Сим утром отбыл в поместье евонное да немца с собою прихватил, – молвил Малюта.

– От же Басмановы, как собаки дворовые плодятся! – усмехнулся Афанасий.

– Неужто и впрямь думаешь, Федька девку свою смог обрюхатить? – тихо кашлянул себе в бороду Малюта.

– Почём же нет? – вопрошал Афанасий, точно сам себя. Вяземский пожал плечами да отмахнулся.

Григорий почесал бороду, глядя вниз, во двор.

* * *

Фёдор поцеловал руки матери, и Светлана тепло и нежно обняла своего сына. Не поспевала боярыня, не поспевала за тем, как растёт да как мужает её сын.

Меж тем крестьяне спешили занести привезённые богатства в дом – начало малость моросить, и холопские ой как страшились, кабы не попортилось хозяйское добро. Штаден хаживал мимо слуг, грозно, нелюдимо поглядывая на них. Фёдор с большой гордостью показывал матери привезённые платки да платия, летники роскошные, шубы с пышными мехами, а сребра да злату в резных ларях и вовсе было не счесть.

Боярыня не скрывала алчного огня в очах своих – прелестные дары манили, притягивали благим великолепием. Мягкие шелка да меха так и лоснились под белою рукой, и самоцветы в серьгах так и дрожали драгоценными капельками, объятыми хладным серебром. Фёдор с удовольствием глядел, как ясные очи милой матушки скачут с летников на шкатулки с длинными серьгами, а с них на шубы и многое, и многое. Светлана поцеловала сына в лоб да оглядела с головы до ног.

– Почаще приезжай, родной, – вздохнула мать, накидывая на плечи пёстрый платок.

Узорные цветы богато объяли её плечи, расстилаясь искусным шитьём.

– Служба, служба… – протянул Фёдор, садясь за стол. – Рад, что по сердцу тебе пришлось.

Басманов кивнул на плечи матери. Светлана улыбнулась и согласно кивнула, не отводя взгляда с Фёдора.

– Знается мне, вы славно поладили с Варей? – Фёдор вскинул бровь.

– Сноха – вся моя отрада нынче. Бедняжка ночи не спала, не буди пока, – молвила Светлана.

Фёдор кивнул да глубоко вздохнул, поглядывая на узоры на платке.

* * *

Варвара сидела пред зеркалом, заплетая длинную косу. Глаза её тяжело глядели в отражение, утомлённые бессонницей. Послышался стук в дверь.

– Да, входи, – молвила она да уселась полуоборотом.

Едва дверь отворилась, а на пороге стал не кто иной, как её муж, невольно Варя уставилась точно на немыслимое видение. Первым же порывом её было укрыть грудь и плечи, закутавшись платком. Этакая стыдливость позабавила Фёдора да вызвала мягкую, снисходительную улыбку.

– Фёдор Алексеич… – коротко поклонилась Варвара, поднимаясь со своего места.

– Вижу, застал тебя совсем спросонья, – молвил Фёдор, оглядев ещё не застланную постель супруги. – Обожду внизу.

Варвара часто закивала, невольно крепче сжимая в своих кулачках края платка. Когда Басманов покинул её покои, она облегчённо вздохнула. Супруг застал Варю врасплох, поэтому она не мешкала и довольно скоро уже спускалась по ступеням в светлую залу.

Басманов стоял у окна, скрестив руки на груди. Мимолётная задумчивость улетучилась с его лика, токмо он окинул взглядом жену. Фёдор подошёл к Варваре, глядя на её живот. Очи басманские затеплились нежной радостью. Он глубоко вздохнул, точно лишь сейчас заверившись, что всё это взаправду.

– Не ждала так скоро, – молвила Варвара, коротко кивая головой.

– Со славным добром прибыл, – молвил Басманов. – Привёз и жемчуга, и сребро, и злато, но всяко, голубушка, ты меня много больше одарила.

Варвара улыбнулась, неволею опустив руки на чрево. Уста Басманова исполнились доброй улыбкой.

– И за какие же грехи Бог наградил нас? – произнёс Фёдор с глубоким вздохом да смутив этим кощунством свою супругу младую.

Варвара отвела взор да сглотнула, не ведая, что и молвить в ответ.

– Коли чего нужно – проси, – наставил Фёдор, видя смущение на лице девушки.

Варвара согласно кивнула.

* * *

Мягкий вечер опустился на поместье. Мелкий дождь постукивал по кровлям, в открытые окна пробирался свежий воздух. Фёдор велел подать лучший мёд. До глубокого вечера они сидели со Штаденом, испивая сладостных напитков из хозяйских погребов.

Сгустился полумрак. Фёдор полулежал на скамье и перебирал струны поющих гуслей. Штаден сидел за столом, положившись едва ль не грудью да подпирая голову рукой. Друзья на пару тянули песнь на нерусском наречьи. Фёдор снимал звучанье слов и временами угадывал их смысл, но сложить едино не мог, да и в том нужды никакой не было. Басманов пел чисто да звонко, и отрадно было немцу хоть изредка распевать свои песни, сложенные на далёкой родине.

Фёдор играл одну и ту же мелодию, порой малость меняя мотив. Куплеты тихо лились в ночной тишине до ранней утренней звезды. Покуда же мужчины пили да играли, женщины собрались своим кругом. Сегодня они были безмолвны – точно бы сама ночь воспрещала им возносить свои сердобольные али супротив – разудалые песнопения.

Среди привычного круга сидела и Алёна да помогала с пряжей. Мерное поскрипывание колеса заполняло унылое молчание. С уст хозяйки дома сорвался тяжёлый вздох. Плечи Светланы опустились, и руки замерли, повременив с шитьём. Варя подняла очи на свекровь. Светлана, заметив смущение снохи, лишь отмахнулась да воротилась к своему рукоделию.

– Не бери в голову, родная, – молвила свекровь. – Неча тебе по всякому тревожиться.

* * *

Мало-помалу, а природа и впрямь оживала. Благоуханная весна раскрывалась своею волей, безмерно широкой, тёплой и светлой, питая чёрную землю и будто бы сам воздух. Мелкая зелёная дымка полнилась в лесах да рощах. Веточки одна за другой наливались нежными почками. Поля, открытые тёплым лучам весеннего солнца, первые скидывали тяжёлые одеяла уже грязного снега. Разнобойная поросль так и норовила пораньше явить себя белу свету и жадно тянулась к весеннему солнцу. Стадо боярских овец вышло к реке – нынче вода вышла из берегов, подтапливая корни близ растущих грустных ив. Скотина паслась, щипля сочную младую траву.

Алёна с Дуней сидели поодаль, разведя небольшой костёр, поставив прямо в огонь жестяной котелок. В нём побулькивала вода из реки. Алёна скручивала голыми руками молодую поросль крапивы, воротя стебли жгутом. Вместе с тем на её переднике покоились травы. Среди них были и только-только сорванные побеги, и сухие пучки, приготовленные загодя. Дуня тяжело дышала от жгучей боли, а глаза её полнились горячими слезами, но всяко девушка не отводила своего лица, давая Алёне заняться её шрамами.

– Всё, всё, не горюй ты ж так! – приговаривала Алёна. – До свадьбы заживёт!

Дуня шмыгнула носом и усмехнулась сквозь слёзы. Алёна меж тем протёрла самый глубокий шрам, прямо поперёк