О, как мучительны были все эти бюро переписок, где злые ивысокомерные старые девы с развязными манерами вставали, скрипя корсетами,из-за своих ундервудов и ремингтонов с двойной кареткой, осматривали ВасилияПетровича с ног до головы презрительным взглядом и категорически заявляли, что раньшечем через неделю ничего не будет готово! Как страшно надоели знойные,по-летнему опустевшие улицы города, испещренные прозрачной тенью буйно цветущейбелой акации, и вывески нотариусов – овальные щиты с черным двуглавым орлом!

Когда же все копии были изготовлены и надлежащим образомзаверены, оказалось, что требуется еще одно дознание.

А время шло, и был момент, когда Василий Петрович,доведенный до белого каления, чуть было не плюнул на всю эту затею сзаграничным путешествием. Но опять пришел на помощь Гаврик.

– Чудаки люди! – сказал он Пете, пожимая плечами. – Неумеете жить. Скажи своему батьке, чтобы он дал хабара.

– Взятку? Ни за что! – закричал Василий Петрович, когда Петяпередал ему совет своего друга. – Никогда до этого не унижусь!

И все-таки, истерзанный волокитой, он в конце концовунизился. После этого все сразу изменилось: не только в один миг было полученосвидетельство о благонадежности, но был получен и самый заграничный паспорт,который принесли из Александровского участка прямо на дом.

Теперь оставалось лишь купить билеты и отправляться с богом.Так как решили ехать на итальянском пароходе, то уже в самой покупке билетовбыло нечто в высшей степени заграничное. В конторе Ллойда на Николаевскомбульваре, рядом с Воронцовским дворцом, то есть в самой фешенебельной частигорода, наших будущих путешественников встретили с такой почтительнойлюбезностью, с такими корректными поклонами, что Пете даже показалось, будто ихпринимают за кого-то другого.

Господин в серой визитке, с крупной жемчужиной в галстукеоригинального рисунка «павлиний глаз», усадил их в очень глубокие кожаныекресла вокруг маленького стола красного дерева. На этом зеркальномотполированном столе в художественном беспорядке были разложены узкиеиллюстрированные проспекты Ллойда на разных языках, превосходно отпечатанные намеловой бумаге. Здесь были фотографии многоэтажных отелей, пальм, античныхразвалин и океанских пароходов. Петя увидел маленьких белых Ромула и Рема,прильнувших к зубчатым соскам белой волчицы, крылатого льва святого Марка,Везувий с зонтичной пинией на переднем плане, рыбью кость Миланского собора,косую Пизанскую башню – все эти разнообразные символы итальянских городов,которые сразу перенесли мальчика в мир заграничного путешествия.

К этому же миру, несомненно, принадлежала и самая конторапароходства вместе со всеми своими цветными плакатами, тарифами,респектабельными бюро и шкафами палисандрового дерева, корабельнымихронометрами вместо обыкновенных часов, моделями пароходов в стеклянных ящиках,портретами итальянского короля и королевы и с самим господином в серой визитке,который с такой изысканной вежливостью тараторил на ломаном русском языке,продавая Василию Петровичу красивые билеты второго класса с продовольствием отОдессы до Неаполя и время от времени поглаживая Павлика по стриженой головке,называя его с нежной улыбкой «маленький синьор туристо».

С этого времени Петю не оставляло чувство, что они ужепутешествуют. Когда, приобретя билеты и получив сверх того бесплатно целыйворох путеводителей и проспектов, взволнованные, они вышли из конторы Ллойда,то Николаевский бульвар представился Пете приморским бульваром какого-тозаграничного города, а хорошо знакомый памятник дюку де Ришелье с чугунной бомбойв цоколе – одной из его главных достопримечательностей, на которую надо непросто смотреть, а которую уже надо «осматривать». Этому чувству соответствовалтакже вид порта, раскинувшегося внизу под бульваром, со множеством иностранныхфлагов, по которым струился широкий морской ветер.

Наступил день отъезда.

Пароход отходил в четыре часа пополудни. В половине второгоДуню послали к вокзалу за двумя извозчиками. На одном уселись провожавшая ихтетя, в мантильке и шляпке с маргаритками, вместе с онемевшим от волненияПавликом, на другом – Василий Петрович с Петей, с альпийскими мешками инепомерно раздутым клетчатым саквояжем.

Уличные зеваки стояли вокруг извозчиков, громко обсуждаясобытие. Дуня, в новом коленкоровом платье, плакала, утирая глаза фартуком.Василий Петрович похлопал себя по карманам свежевыглаженного чесучовогопиджака, проверяя, не забыл ли он чего-нибудь, снял соломенную шляпу с чернойлентой, перекрестился и с наигранной бодростью сказал:

– Трогай!

Толпа расступилась, извозчики тронулись, а Дуня заплакалаеще громче.

Ощущение уже начавшейся заграницы не оставляло Петю. Длятого чтобы попасть в порт, нужно было проехать через весь город, пересечь егоцентр самую богатую торговую часть. Только сейчас Петя обратил внимание на то,как сильно изменилась Одесса за последние несколько лет. Провинциальныйхарактер южного новороссийского города – с небольшими ракушниковыми домами подчерепицей «татаркой», с деревьями грецкого ореха и шелковицей во дворах, сярко-зелеными будками квасников, греческими кофейнями, табачными лавочками,ренсковыми погребами с белым фонарем в виде виноградной кисти над входомсохранился во всей своей неприкосновенности лишь на окраинах.

В центре же царил дух европейского капитализма. На фасадахбанков и акционерных обществ сверкали черные стеклянные доски со строгимизолотыми надписями на всех европейских языках. В зеркальных витринах английскихи французских магазинов были выставлены дорогие, элегантные вещи. Вполуподвалах газетных типографий выли ротационные машины и стрекотали линотипы.

Пересекая Греческую улицу, извозчики остановились, испуганнопридерживая лошадей, и пропустили мимо себя новенький вагончик электрическоготрамвая, с ролика которого сыпались трескучие искры. Это была первая линия,проведенная Бельгийским акционерным обществом между центром города иторгово-промышленной выставкой, недавно открытой на приморском пустыре заАлександровским парком.

На углу Ланжероновской и Екатерининской, против громадногоевропейского кафе Фанкони, где на парижский манер, прямо на тротуаре, подтентом, среди кадок с лавровыми деревьями, за мраморными столиками сидели впанамах биржевики и хлебные маклеры, на извозчика с тетей и Павликом чуть неналетел красный фыркающий автомобиль «дион-бутон», которым управлял наследникпрославленной фирмы «Братья Пташниковы», чудовищно толстый молодой человек вмаленькой яхт-клубской фуражке, похожий на выставочную йоркширскую свинью.