Гримберт скривился.

– Только лазаритов здесь и не хватает! Что ж, премилое сборище. Этого Теодорика я видел во дворце императора прошлой весной. Отчаянный пьяница, скряга и плут. На месте лангобардов я бы уже начал приколачивать к полу все, что можно украсть, включая каменных идолов. Про Леодегардия я только слышал, но если хотя бы треть из слышанного правда – помоги Господь графству Вьенн…

Гунтерих счел за лучшее затеряться среди толпы, так что к возвышению Гримберт подошел в одиночестве. Где-то там, за спиной, остался и верный Магнебод, слившись с пятью сотнями рыцарей, министериалов и раубриттеров. Своего кресла ему на военном совете герцога не полагалось. Поднимаясь на возвышение, чтобы занять причитающееся место, Гримберт почти завидовал своему старшему рыцарю.

Шатер сенешаля быстро заполнялся людьми. Баронские стулья оказались заняты очень быстро, но в их сторону Гримберт почти не смотрел. Насколько баронские гербы пестрели сложными фигурами и яркими цветами, настолько же их обладатели были неприглядны и похожи друг на друга. Изъязвленные оспой и шанкрами лица, свидетельствующие о невоздержанности и многочисленных генетических болезнях, рыхлая кожа, пустые глаза – судя по всему, подавляющее большинство баронов были слишком бедны, чтобы поддерживать свои тела в приличном состоянии.

«Наверняка, их дружины являют собой столь же удручающее зрелище, – подумал Гримберт, – оборванцы в форме, среди которых хорошо если каждый десятый имеет ржавую аркебузу и способен с ней управляться. Жалкий сброд, который достоин лишь идти в авангарде, расчищая франкской армии путь сквозь минные поля и полосу крепостных укреплений. Но сенешаль почти наверняка отправит их в бой вторым эшелоном, после того как бронированные рыцарские клинья сомнут неприступные стены Арбории».

Позади них небольшими сплоченными группами держались рыцари баронских и графских знамен. Группы эти были разнородны, бархатные колеты здесь соседствовали с войлочными кафтанами, но всех их роднила молчаливая сосредоточенность шахматных фигур перед началом партии. «Эти, по крайней мере, не станут обузой при штурме, – подумал Гримберт, – имеют представление о дисциплине и иерархии. А вот то, что простиралось за ними…»

Это беспорядочное скопление больше походило на толпу ярмарочных гуляк, чем на военную силу. Если что-то и роднило этих людей, то не геральдические цвета, а взгляды – настороженные рыскающие взгляды голодных псов, которые в герцогском шатре ощущали себя непривычно и неуютно. Даже ворчали они по-собачьи, наполняя внутреннее пространство редкими в здешних степях диалектами и акцентами. Казалось, миг – и за потрепанными жабо и воротниками покажутся желтые, покрытые мутной слюной собачьи клыки.

Раубриттеры. Безродные разбойники и авантюристы, именующие себя вольным рыцарством Франкской империи. Гримберту невольно захотелось сплюнуть – прямо на толстый дамасский ковер герцога де Гиеннь. Разрозненный сброд, состоящий из грабителей, мародеров, бретеров и воров, каждый из которых, однако, имел право именоваться сиром или мессиром, хотя, по большому счету, если чего и заслуживал, то лишь пару футов пеньковой веревки в воскресный день.

Не имеющие ни сюзеренов, которым можно было бы присягнуть, ни титула, который можно было бы носить, ни чести, которую можно было бы защищать, эти плотоядные падальщики кочевали за любой армией, которую только видели на горизонте – в поисках не рыцарской славы, но сладкой крови и добычи.

Обедневшие аристократы, сохранившие из всего фамильного богатства одни лишь только потускневшие гербы. Младшие баронские сыновья, при дележке наследства получившие только проржавевшие доспехи своих прадедушек. Министериалы, выбившиеся в рыцари из писцов и поваров. А то и вовсе случайные люди, обманом, серебром или волей обстоятельств получившие право на рыцарский доспех. Больше Гримберт не глядел в ту сторону.

* * *

– Маркграф! Вот и вы, мой друг! Признаться, мы уже начали беспокоиться, куда вы запропастились! – Граф Даммартен, которого Гунтерих назвал Теодориком, вяло махнул рукой. – Уж не вздумали ли вы затеять еще один поединок, просто чтобы позволить «Золотому Туру» проверить себя в деле?

– Ничего не имею против того, чтобы как следует размяться перед боем, – в тон ему ответил Гримберт, легко занимая соседнее кресло. – Но только боюсь, свита почтенного графа Женевского слишком быстро подойдет к концу, а мне бы не хотелось заставлять его вступать в бой в одиночестве.

Теодорик Второй коротко хохотнул – для него, как и для прочих присутствующих, отношения между Турином и Женевой не были тайной.

– Как поживает ваша вотчина? – осведомился он участливым тоном. – Я слышал, последний год выдался для нее непростым?

Во взгляде Теодорика не было интереса – граф Даммартен не выглядел человеком, способным испытывать интерес хоть к чему бы то ни было, вопрос был задан из вежливости. Гримберту он сразу не понравился. Даже облаченный в парадное сюрко, из-под которого виднелся парчовый дублет с кружевными манжетами и богатой золотой вышивкой, он выглядел больше хозяином трактира, чем рыцарем-баннеретом[31], призванным под знамя сенешаля. Причем трактира, переживающего не лучшие свои времена.

Тяжелое обрюзгшее лицо сохраняло постоянное выражение кислого удивления, а непомерно раздувшееся тело ерзало в чересчур тесном для него кресле. При этой комплекции господин граф отчего-то имел тощую, как у грифа, шею с костистым кадыком и маслянисто блестящие губы, похожие на запеченные в тесте вишни.

– Господь милостив к моим землям, – вежливо ответил Гримберт. – За последний год Туринскую марку дважды атаковали лангобарды, но «Золотой Тур» живо напомнил этим ублюдкам их место. А вот погода потрепала нас крепко. Кислотные дожди в последнее время выдают тройную норму осадков, к тому же с северо-востока часто заглядывают несущие радиацию ветра.

Теодорик покачал головой, что с его телосложением было непросто – казалось, на оплывшей деревянной колоде ворочается большой валун.

– Ай-яй-яй. Ужасные новости, мой друг! Надеюсь, прославленные фруктовые сады Турина не пострадают. Вино туринских виноградников – единственное, которое я могу пить. Все остальное – дрянь и помои!

Гримберт вспомнил, что парой лет раньше проезжал по территории графской вотчины, на память о которой сохранил самые дурные воспоминания. Расположенное всего в трех дневных переходах от столичного Аахена, графство Даммартен являло собой столь мрачную картину, что Гримберт приказал Гунтериху закрыть окна своей кареты, чтобы не ощущать запаха скверны и разложения, пропитавшего когда-то плодородную почву.

Растения там стояли высохшие и узловатые, леса походили на лабиринты из ржавого металла – генетические болезни и вирусы давно сожрали всю флору едва ли не подчистую. В ручьях вместо воды текла зловонная жижа с купоросным оттенком – побочный продукт фабрик графства Даммартен.

Еще более неприглядная картина открывалась им в городах. Жители казались высохшими и изнеможенными, не живые люди, а какие-то насекомые, обтянутые пожелтевшим тряпьем. Злые языки утверждали, что виной всему – необычайная скупость Теодорика Второго, который скорее даст отрезать себе палец, чем отдаст из своей мошны хоть один серебряный денье. Всех своих подданных он обложил налогами, которые взимал с драконовской строгостью, всю плодородную почву распродал и, как болтали те же злокозненные языки, продал бы и воздух графства, если бы только знал, кому его сбыть.