В том числе и Дейвон.

Да, он хотел Дейвон. Она провела с ним ночь и на этот раз ушла тогда, когда он был готов к ее уходу. Чего же еще он хочет?

Ей было больно, когда он сказал, что эта ночь была просто реваншем. Ей было больно. Как будто он вонзил ей в грудь нож и повернул его в ране.

Но ведь именно этого он добивался, не так ли? Чтобы Дейвон было так же больно, как ему тем утром в «Дубках», когда, проснувшись, он обнаружил свою постель пустой.

Несмотря на плотно закрытую дверь, Джареду было слышно, как она отпирает входную дверь. Он еще мог бы успеть одеться и догнать ее. Вернуть. Но он не пошевелился. Словно статуя, Джаред стоял у своей кровати, вспоминая, с какой щедростью Дейвон дарила ему себя, вспоминая ее гортанный смех, прерывистое дыхание и возгласы в момент высшего наслаждения.

Желание. Секс. Черт побери, и с тем, и с другим все как надо. Но они с Дейвон не занимались любовью. Заниматься любовью, по мнению Джареда, можно только с человеком, которого любишь. А за свои тридцать восемь лет Джаред не любил ни разу. Разумеется, любой психолог мог бы его уверить, что причина в том, что его мать умерла, когда Джареду было всего пять лет, и это обозлило его, а веру в женщин в нем убила Беатрис, хитростью женившая на себе его простодушного отца.

Беатрис. Как же он ненавидел ее!

Если добавить к этому все годы преследования его толпами созданий в юбках — только из-за того, что он богат, — то можно с уверенностью приводить Джареда Холта в пример как мужчину со стойким иммунитетом к тому, что люди зовут любовью.

Психолог ему ни к чему. И Дейвон ему ни к чему, что бы ни выражало ее лицо в последний момент. Ему не нужна любовь. Ему нужно как следует собраться с мыслями, чтобы решить новую проблему, связанную с кризисом на Дальнем Востоке.

Дело — прежде всего.

Это было одним из его главнейших правил: никогда не позволять женщинам становиться между ним и его работой. И Дейвон Фрейзер — не исключение.

Пять недель спустя Дейвон возвращалась из Австралии. Она провела целый месяц в Сиднее и Папуа-Новой Гвинее.

В Австралии она подхватила какую-то тропическую инфекцию. Или, скорее всего, в Новой Гвинее, хотя все необходимые прививки перед поездкой она сделала. Но теперь чувствовала себя, мягко говоря, отвратительно. Не успев даже распаковать чемоданы, она позвонила своему врачу и договорилась о приеме.

Разобрать вещи. Принять душ. Купить кое-что из еды, цветы для гостиной. Обычно Дейвон обожала эти мелкие повседневные заботы по возвращении домой. Тем более что на сей раз ее ожидали трехнедельные заслуженные каникулы — после того, как она сдаст отчет о проделанной работе.

Но не успела она открыть почти пустой холодильник и решить, что купить в первую очередь, как ее желудок скрутило острым приступом тошноты. Она бросилась в ванную, и второй раз за сегодняшний день ее буквально вывернуло наизнанку. Первый раз это случилось в самолете, где уборные вовсе не приспособлены для женщин с расстройством желудка, так что пришлось пользоваться пакетом.

Потом Дейвон умылась холодной водой, искоса поглядывая на свое бледное перекошенное отражение в зеркале. Под глазами круги, кожа посерела. Ничего общего с тем сияющим созданием, которое было на концерте в Нью-Йорке с мужчиной, чье одно прикосновение воспламеняло ее кровь.

Может быть, это из-за Джареда ей так скверно? И тропическая инфекция тут ни при чем? Как Дейвон ни старалась, ей не удалось на этот раз избавиться от воспоминаний о нем. Джаред преследовал ее во сне и наяву. Ее тело содрогалось от его прикосновений, а душа — от его жестокости.

Хуже всего в этой ситуации было то, что ее полностью подвела интуиция. Она приняла его страсть, его нежность за некое чувство. Но чувство здесь было только одно — чувство мести. Он удовлетворил это чувство, и больше она для него не значила ничего.

Когда-то она ошиблась в Стиве. В Питере. А теперь в Джареде.

Как глупо с ее стороны. Неужели не пора научиться проявлять ум и смекалку не только в деловых отношениях, но и в том, что касается сильной половины человечества?

По крайней мере хорошо, что она не любит его. Увлечена им — да. Но не влюблена.

Дейвон вернулась на кухню и мрачно взялась за список покупок. Когда она вернется к повседневным мелочам и выспится как следует, все забудется. Если повезет, то она вернется от доктора уже к половине шестого. Тогда вечер будет полностью в ее распоряжении. Она включит телевизор, расслабится и ляжет спать пораньше.

Она вернулась от врача в начале шестого. В прохладной гостиной, где в лучах заходящего солнца краснел букет свежих цикламенов, купленных утром, тяжело опустилась на диван и уставилась на ровную поверхность стены.

Никакой тропической инфекции она не подхватила. Причина недомогания в другом. Она беременна.

Вот уже семь недель.

Отцом, разумеется, был Джаред. По всей видимости, она забеременела еще в их первую ночь, в «Дубках».

Спирали на месте давно не было, как сообщил ей доктор, — она вышла, скорее всего, когда ее мучили ужасные сбои в цикле на Борнео. А Дейвон была слишком занята торговыми переговорами, чтобы обращать внимание на неполадки в своем организме. Тем более что предохранение от беременности ее интересовало тогда меньше всего.

Беременна. От Джареда. Нет, этого не может быть! Что же ей теперь делать?

Дейвон поднялась с дивана. Походила взад-вперед по гостиной. Сделала уборку, заставила себя съесть немного спагетти, которые покинули ее примерно через час в той же уборной. И все это время одна мысль, словно попавшая в мышеловку мышь, металась у нее в мозгу.

О свадьбе не могло быть и речи. Он ее просто бросил. Он предал ее тогда, в Нью-Йорке, он растоптал ее... он с такой нежностью обращался с ее телом и так жестоко попрал ее душу. Разве она сможет снова ему поверить? Нет, брак с Джаредом невозможен.

В то же время все ее существо восставало против аборта. Когда она только начинала работать, живя в Оттаве, ее подружка Джуди сделала аборт и никогда не могла себе этого простить. Дейвон отлично помнила те потоки слез, которые пролила бедняжка, помнила месяцы, которые та провела в глубочайшей депрессии. К тому же, несмотря на отчаянность положения, она уже чувствовала себя в ответе за своего нерожденного ребенка; это до глубины души изумило Дейвон. Не это ли называется инстинктом материнства? Она не знала. Но знала точно, что аборт заставит умереть ее рассудок, как предательство Джареда убило ее душу.

Но если у нее будет ребенок, это невозможно будет скрыть. Джаред мгновенно догадается, чей он, хотя бы по срокам. А если ребенок будет похож на отца — что вполне вероятно, — то всё поймут и ее мать, и Бенсон. Может быть, отдать ребенка другим людям на воспитание? Но как скрыть еще семь месяцев беременности от Алисии? Ведь ей придется хотя бы иногда видеться с матерью и Бенсоном.

Внезапно Дейвон ужалила мысль, раньше не приходившая ей в голову. Она носит внука Алисии и Бенсона, внука, о котором они так давно мечтали! Еще один виток тугой петли затянулся вокруг нее. Как она скажет матери и отчиму, что отдала их внука чужим людям?