Алексей предложил своему отцу перебраться в «Сименко интернешнл». Тот поблагодарил, но сразу отказался, сказав, что фирма справляется и без него. К тому же вакансии там нет, все люди давно работают на своих местах, а для него придется создавать новую должность и придумывать новые обязанности, которые никому не нужны. И потом, все будут знать, что он – отец генерального директора, а потому на особом положении – в коллективе может создаться напряженная атмосфера. Ну и кому это надо?

Леша настаивать не стал. А про себя подумал: возможно, отец просто не захотел быть в подчинении у сына. Что ж, его право.

Тогда Верещагин предложил работу жене. Ему хотелось, чтобы она постоянно была рядом – у нее появится какое-то дело, причем общее с мужем, которое можно будет обсуждать дома, советоваться, принимать совместные решения. У Регины будут цель и интерес к жизни, она отвлечется от грустных мыслей, свыкнется с мыслью о том, что отца больше нет, и вместе с мужем продолжит его дело. Ей не придется сидеть целыми днями дома, болтая по телефону с подругами, выбираясь лишь в парикмахерскую, в дорогие магазины и на встречи с подругами в какой-нибудь ресторанчик, чтобы поговорить о том, что давно уже обсудили по телефону.

Когда он впервые сказал Регине о своем желании, та равнодушно пожала плечами и спросила:

– Зачем? Ты ведь и без меня справляешься прекрасно.

Через день Алексей вернулся к разговору, и она, не отрываясь от телевизионного экрана, на котором канал «Fashion» транслировал очередной, зимний показ мод, кивнула:

– Хорошо, если тебе это надо, я согласна.

Но на следующее утро Верещагин уехал на работу, как и в предыдущие дни, один.

После крещенских морозов наступила оттепель. Поначалу столбик термометра поднялся до отметки минус пять, а потом, осмелев, и вовсе перевалил на плюсовую шкалу. Светило солнце, с крыш капало, и некоторые чрезмерно доверчивые специалисты стали убеждать с экранов телевизоров всех остальных граждан, что глобальное потепление добралось и до нашего региона. Но опытные портовые служащие не верили в преждевременное наступление весны, потому что ранней навигации в принципе не бывает.

Работы в офисе было немного. Сотрудники, разумеется, изображали трудовой энтузиазм, но Верещагина это не трогало – дела-то все равно не было. Однажды он позвонил Бачиеву, но трубку снял Али, который на вопрос, будет ли в этом году поставка хлопка, ответил уклончиво: «Возможно».

Через день Али позвонил сам. Вероятно, он доложил Бачиеву о том, чем интересовался Алексей, и тот распорядился дать более полную информацию. Али извинился за предыдущий короткий разговор, объяснил, что в тот момент не мог говорить, потому что у него как раз были переговоры. Затем сообщил: в Узбекистане самая настоящая весна, все расцветает, особенно девушки, а поставки хлопка будут обязательно. Возможно, даже в бо́льших объемах. А перед тем как попрощаться, пригласил в гости.

Известие о новом вероятном сотрудничестве порадовало Алексея, хотя и не особенно. Почему-то он и не сомневался, что именно так и будет. Можно было бы уже сейчас заключать договор на фрахт, но предстояло еще согласовать с узбеками график отгрузки, а значит, в Узбекистан надо лететь не просто так, для отдыха, а для работы. Верещагин размышлял об этом, направляясь домой – в городскую квартиру, куда они с Региной вернулись на днях. Особо не спешил – зимний, но похожий на весенний день радовал солнцем, за окном «Пассата» мелькали счастливые, радующиеся теплу люди и грязные от растаявшего снега автомобили.

Поток машин замер перед очередным светофором, правая полоса была свободна, и Алексей вырулил туда, предполагая, что успеет к зеленому сигналу, чтобы первым уйти с перекрестка. Невольно посмотрел на тротуар и увидел девушку, которую окружили трое парней, стоявшие слишком близко, словно прикрывая ее своими телами. Верещагин уже проскочил мимо, но в последний момент, увидев, что один из троицы схватил девушку за воротник дубленки, резко затормозил и сразу включил задний ход, едва не столкнувшись со следующей за его «Пассатом» машиной. Выскочил наружу и кинулся на тротуар. Теперь у него не было сомнений, что к девушке пристали уличные грабители. Когда Алексей подбежал, девушка уже лежала на мокром асфальте, один из парней стаскивал с нее коротенькую дубленку, второй держал маленькую дамскую сумочку и рылся с ней. Всем им на вид было едва ли больше восемнадцати, и у всех одинаково выбриты головы.

Понимая, что в такой момент уже не до разговоров, Леша ударил сначала того, кто обыскивал сумку, потом второго, снимавшего дубленку, – оба они, не ожидавшие нападения, полетели на землю. Третий отскочил в сторону, вытаращил испуганно глаза и заорал:

– Ты че, охренел? Не видишь, что это чурка?

Верещагин шагнул к нему и прошипел:

– А ну брысь отсюда!

Парень бросился бежать, а следом и другой, зажимая рукой разбитый нос. Последний налетчик делал попытки встать – опирался на руки, но снова падал, его лицо было в крови.

Верещагин помог потерпевшей подняться с тротуара, потом подхватил с земли ее сумочку и протянул девушке.

– Не ушиблись?

Та молча потрясла головой, испуганная только что произошедшим.

Перед Алексеем стояла совсем девочка, школьница лет пятнадцати, если не младше. У нее были темные волосы и восточные глаза.

– Рахмат, – прошептала она.

– Не за что, – ответил Верещагин на узбекском. – Мне обидно, что на свете есть такие дураки.

Он показал на бритоголового парня, который, немного придя в себя, начал на четвереньках отползать в сторону.

– Всего равно спасибо, – сказала спасенная уже по-русски. – Никто ведь не подошел, только вы.

– Просто я успел первым.

Алексей посмотрел на прохожих, люди проскакивали мимо, не обращая на них внимания. Девушка присела на корточки и начала собирать высыпавшиеся из сумочки вещи. Верещагин наклонился и стал ей помогать. Увидел совсем рядом ее тоненькие, обтянутые джинсиками ножки, и отвернулся.

– Вы давно здесь? – продолжил разговор по-узбекски.

– Третий год. Я студентка университета.

Алексей удивился: трудно было поверить, что этому хрупкому созданию уже двадцать.

– И как же родители отпустили вас одну так далеко?

– Папа сам учился в Ленинграде и хотел, чтобы я именно в Питере получила образование. А потом, хотя меня здесь и считают… – она сделала паузу, чтобы не повторять грубое слово, – дома-то я не узбечка. У меня мама русская.

– Приехали бы с мамой.

– Мама умерла, – вздохнула девушка, – уже давно.

– Простите…

Она посмотрела на Алексея и добавила:

– А папа в прошлом году.

Надо было что-то сказать, и Верещагин, выпрямляясь, предложил: