даже не пытаясь вытереть, бегущие по щекам горячие дорожки слез, только носом зашмыгал.

Костя присел перед мальчиком на корточки, взял аккуратно за плечи и со всей уверенностью, на которую только был способен, заявил, глядя в напуганные серые глаза:

– У тебя удивительно сильная мама, и она не умрет! Она просто устала, вот и все, слышишь?!

– Да, – шмыгнул носом, натянул рукав кофты на ладонь и начал вытирать слезы и сопли с лица. Костю так и тянуло рассмеяться от этого жеста, но не мог даже улыбнуться. Только смотрел на сына и делился своей уверенностью, что все будет хорошо.

Тем временем, в квартиру влетел напуганный Вася, из спальни на лестницу вышел Артем:

– Вася, за Викой езжай! Я ей позвонил, она уже собирается, по дороге заедете в аптеку, если ей надо будет. Она все тебе сама скажет. И давай, по-быстрому!

Мужик кивнул, кинул взгляд на Любашу и ушел обратно в прихожую.

– Илюх, ты чего это сырость развел? Нормально все с мамкой, устала она просто. Ты ж знаешь, она у тебя трудоголик, отдыхать не научена.

Артем говорил спокойно и даже весело, но Костя видел, как мужчина весь подобрался, стал напряженным. Он сам такой же становился, когда готовился к худшему.

– Слышишь, Григорьевна, ты давай че пожрать забацай, а то ж проснется барыня, трапезничать изволит, только легкое что-нибудь!

– Уже готовлю, Тема, готовлю! – отозвалась та с кухни.

Артем обратно в спальню Маришки ушел, только захватил глубокую миску с водой и чистое полотенце.

На него вообще внимания не обратил, ясно говоря этим, что Костя в этом доме посторонний. Не то, чтобы его это особо сильно задело, но неприятно, да, стало. Как оголенный нерв кто пощекотал. Но, если еще раз сунуться к больному месту, можно и по мордасам схлопотать. Все сорок минут, что Вася ездил за доктором Викой (это ему рассказал Илья, что мамина подруга, доктор, и скоро этот доктор поедет в Америку по приглашению, читать курс лекций студентам), Илья сидел с потухшим взглядом, весь поникший. И у Кости все в груди обрывалось, в голове начинало шуметь от того, что чувствовал себя бессильным, не способным помочь своему ребенку. Он мог только утешать, и убежденно заверять сына, что с его мамой все будет в порядке.

Потом приехала эта самая Вика. Не в жизнь бы не сказал, что эта фифочка, гламурная блондинка с отсутствием интеллекта на лице, может оказаться каким-то там доктором. Но он не лез со своим мнением, права на это не имел никакого.

Это семья и друзья Маришки, и им лучше знать, как о ней заботиться.

Бесспорно, его вся эта ситуация бесила, раздражала и откровенно злила.

Не привык задавливать свое мнение и свою злость еще в зародыше.

Но, старался сохранить трезвый рассудок, не лез в чужой монастырь со своими правилами, хотя мог. У него тоже связи, знакомые, деньги. По одному звонку, сюда главврача из клиники Склифосовского подогнали бы, Маришку бы осмотрели, как положено, и госпитализировали, если нужно.

Но! Вечно у него теперь появляется это гребанное «но»!

Его сын дрожал от нервного потрясения, от страха за свою маму. Илье запретили подниматься к Марине, и правильно сделали.

Ребенок периодически начинал плакать, раскачиваться из стороны в сторону и говорить, что это он виноват, что маме плохо.

Костя впадал в ярость, когда слышал этот тихий потерянный шёпот.

Хотелось рвать и метать! Убивать все вокруг! И Марину, в первую очередь! Потому, что довела себя до такого состояния! Потому, что теперь он не знает, за что хвататься и кому звонить, чтобы смогли успокоить ребенка, у него самого плохо получалось.

Как назло, мать Марины, Неля, вместе с Русланом улетела в отпуск,– срывать их с отдыха очень не хотелось.

Был еще вариант позвонить Санычу, но тот тоже далеко, только распереживается мужик, зачем ему такие страсти.

И, когда в квартиру, уверенной походкой на высоченной шпильке и в красном платье, влетела блондинка с выражением на лице «не подходи – убью, кобель безрогий», ему стало очень весело.

Илья отреагировал, естественно по-другому, что в очередной раз резануло по нервам.

Сын сорвался с дивана и кинулся в объятия этой блондинистой особи, та в свою очередь обняла его, что-то шепнула на ухо, и отступила к лестнице, ведущей на второй этаж, напоследок окатила Костю таким презрительным взглядом, что хоть бери и вешайся, ага. За ней, наверх, помчался Вася с чемоданчиком в руках и еще с пакетом из аптеки.

И все. Опять тишина накатила.

Илья вроде успокоился и, прижавшись к нему боком, затих, а потом и вовсе уснул.

Костя еще прислушивался к тому, что наверху происходит, но ничего слышно не было.

Так и просидели они вдвоём, пока Костя не вскинулся от какой-то тревоги внутренней. Что-то его толкнуло, зацепило за живое. Вот и проснулся.

А там ему снова указали на его такое совсем незначительное место в этом доме, и в жизни Ильи, в частности.

Ну и пошло оно все к *беням, плевать на мысли и на отношения этих людей! Ему не четырнадцать, и он не барышня нежного возраста, чтобы обращать внимание на такие вещи!

Задевает, да и х*ен с ним, что поделать!

Главное, что он сам никуда исчезать не планирует, и, даже если, метлой поганой погонят, он им всем фигу сложит,– продемонстрирует славную фигуру из трех пальцев,– и пошлет к чертям.

Это его сын! И это мать его сына, и, как бы он к ней не относился, не может оставаться в стороне и просто наблюдать, как эта чокнутая загоняет себя в гроб!

Они поговорят, еще как поговорят! И, если потребуется, он будет тут сутками торчать, но узнает, что происходит, на самом деле!

Из-за простого обморока, такую панику не поднимают. Из-за простого обморока, взрослый мужик не станет прятать трясущиеся руки. Костя заметил, все разглядел, когда Артем вниз спускался.

Они что-то скрывают, и он хочет знать, что именно.

Илья обмолвился, что у мамы такое уже было.

Давно, правда, но было.

И Костю озноб прошил от того страха, что затаился в голосе сына.

Мелькнула мысль, что Марина и в самом деле может умереть. Страшная мысль. От нее все заледенело, зазвенело яростью в груди. Воздуха стало не хватать.

Но от обмороков не умирают, ведь так?!

****

Если сильно болит голова, значит, она еще жива. Уже что-то хорошее.

Открыла глаза, медленно, чтобы яркий свет не резанул резко, чтобы не до слез. Слезы –