но, уловив ее, герцог сбавил тон и сморщился, как сухофрукт. — Вы ушли, никого не предупредив! Ушли пешком в горы, одна, и от вас не было ни единой вести все эти дни.

— Прошу прощения за доставленное беспокойство. Но, ваше сиятельство, победителей не судят, — отрезала Киоре, не желавшая слышать упреков.

Доран отвернулся и поднялся по лестнице, скрылся на втором этаже.

«Поверь, твое сиятельство, скоро ты увидишь труп Освеша и забудешь о Ниире», — вздохнула она, разглядывая удалявшуюся спину, прямую, гордую и несгибаемую. И запретила себе думать обо всем, кроме дела.

Всю неделю она и Доран избегали друг друга, даже не ели вместе. «К лучшему», — решила Киоре и, несмотря на возражения, перебралась в «Вепря».

И наступил обычный вечер обычного дня. Поужинав со всеми, Киоре с Джеммой посидели у камина в гостиной, после к ним присоединилась и Мафуста. Уютно трещало пламя, и на северный город спускалась ночь. Ночь ссутулила Мафусту, пунцовую от жара очага; ночь пеленой усталости притаилась в глазах Джеммы, и движения всех замедлялись, наполнялись сонной леностью.

Тикали часы, отмеряя час за часом.

Час за часом.

Минуту за минутой.

С каждым новым кругом стрелок в душе Киоре сильнее и сильнее разгорался огонь ожидания, огонь предвкушения. Пламя грядущей мести жаром растеклось в крови.

— Что-то я устала. Спокойной ночи, — она поднялась, кивнула на ответные пожелания и ушла в трактир.

Оставив гореть одну свечу, Киоре достала теплые штаны и кофту, шапку. С собой из украшений баронета привезла на север три простеньких, дешевых кольца, и одно из них Киоре надела на указательный палец. Зачарованный амулет делал его обладателя невидимым, но только на полчаса.

Достав из вещей и шкатулку, вынула из нее несколько стеклянных флаконов со снадобьями: кровеостанавливающее, обезболивающее, энергетик — прелесть снадобий в том, что в определенной пропорции их смесь превращалась в зелье правды… Каждому флакону — свой тканевый мешочек. Осторожно положила их в поясную сумку, рядом с которой висели ножны с кинжалом.

Тихая-тихая ночь за окном. Киоре открыла окно, и влетевший ветер едва не погасил свечу. Этот ветер — ветер перемен, ветер свершений.

Время одновременно и тянулось, как в скучной поездке, и мчалось, как самый современный паровоз.

Пора.

Киоре вдохнула холодный воздух и закрыла окно. Перед зеркалом она медленно сняла парик, спрятала его среди вещей, смыла макияж — Освеш должен увидеть ее, умереть от руки той, что чудом выжила вопреки его приказу. Спрятала эти вещи в сундук, под двойное дно.

Переодевшись, провела рукой по кинжалу на поясе.

Время первой мести.

Прокрасться во двор к лавочнику, спрятаться между кадками квашеной капусты в телеге — такая мелочь, такая простая задача… Гораздо тяжелее не задохнуться под плотной тканью, не задохнуться от ожидания.

Когда телега въехала на монастырский двор, снаружи уже было светло, и Киоре сжала кольцо на пальце — чары заработали, и она стала прозрачной, невидимой ни для себя, ни для других.

Эстер в коридорах монастыря как будто светил тусклее, мрачнее обычного выглядели монахи.

Она спустилась в сырое подземелье с коридорами, затянутыми паутиной. Ступени горели под ногами. Вот двери. Ключ — в ее руках. Схватив со стены кристалл эстера, открыла двери.

Мгновение она медлила на пороге — невероятно, что ее месть стала так близка!

Шаг в темноту, и свет эстера с протянутой ладони освещает пространство.

Не то келья, не то склеп, и в углу на сгнившей соломе — бледный, тощий до торчащих костей мужчина. Его грудь вздымалась рвано, как у раненого зверя. Сето Освеш лежал неподвижно, как будто не заметил вторжения, хотя глаза его были открыты.

Киоре сняла кольцо. У нее есть пять минут на возмездие, иначе она не успеет уйти незамеченной, и это немного портило, смазывало ее триумф. Она убьет не шавку вроде Иари, она убьет того, кто сам отдавал смертоносный приказ! Сейчас!

— Ты готов умереть? — спросила она, достав кинжал, и голос звучал холодно, яростно, как она и хотела.

— Женщина? А дашь себя потискать на прощание? — Освеш похабно улыбнулся, приподнявшись на локтях.

Голова с запавшими глазами смотрелась неживой в голубом свете, совиной, и Киоре опустила кристалл на камень, не желая, чтобы движения были стеснены.

— Не женщина, — ответила Киоре. — Колдунья.

Она встала так, чтобы свет падал на лицо — он должен видеть, кто принес его смерть.

— Возмездие? Спустя столько лет? Ты серьезно? — он рассмеялся прерывисто, всхлипывая, как степные волки.

— Как я могла отомстить тебе в шестнадцать лет? Зато теперь… — и лезвие блеснуло в мертвенном свете.

— Мда… Я убил колдунов, а они пришли за мной. Круг замкнулся? Это мое искупление, чтобы я мог переродиться? — и он опять рассмеялся, и Киоре передернуло от отвращения.

Она была готова убить здорового соперника. Падаль. Хищника. Но… Это? Немощное, сошедшее с ума создание? Все равно что избить ребенка!

— Скажи мне, кто приказал тебе убить колдунов, — пересохшими губами произнесла она, понимая, что ответа не услышит.

Смех, надрывный, визгливый, жуткий, прокатился по помещению.

— Была ли у тебя связь с миром в последние годы?

Опять тот же смех. Не опуская взгляда, достала флаконы и смешала в крышечке одного несколько капель, подождала минуту — он наблюдал за ней с интересом и даже не сопротивлялся, когда, встав ногой ему на грудь, Киоре напоила его зельем.

— Яд? Как изящно! — фыркнул он.

— Ты не заслужил такой легкой смерти. Кто приказал убить послов?

Освеша выгнуло. Он хрипло зарычал, сопротивляясь, закрывал, как ребенок, рот руками, но проиграл, осел на пол, как сломанная кукла, чтобы ясно ответить:

— Граф Соренор.

Киоре прикрыла глаза, чтобы собраться с духом: над услышанным подумает потом!

— Поддерживал ли ты связь с Иари?

— С Иари? С этой тварью? Да она за золото императора удавит!

И снова смех, ужасный, отвратительный и мерзко-живой на фоне как будто гнившего тела. И его вдох обрывается — из перерезанного горла толчками выходит кровь. На пол летит очередной хаанатский вьюн, правда, засохший и помятый — какой смогла привезти. Цветок упал рядом с раскрытой рукой… Запах крови. Тело перед ней. Жар в крови утихает, и его сменяет не радость, не мрачное торжество, но осознание, что она права, что она достигла цели.

Лишь миг упоения от сделанного, и всё оборачивается катастрофой — Киоре не успевает отпрыгнуть, когда Освеш из последних сил подскакивает, и ей в бок, вспоров ткань и кожу, оставляя глубокую рану, впивается заточенный узником камень.

— Сде… лал… — хрипит он и падает, и снова раскрытая ладонь рядом с цветком, теперь