Приземлившись на телефонный справочник, Дженкс пожалплечами. Справочник был раскрыт на страничке с телефонами похоронных бюро.

— Замечательно. — Чувствуя неприятное сжатие в животе, явстала на ноги. Мои мысли резко вернулись к тому, что Айви прошлой ночьюсказала про Леона Бейна. Мелкие кусочки ведьмака были разбрызганы по всемупарадному. Я с трудом сглотнула. Домой я идти не могла. Как же мне теперь былооткупиться от Денона?

Голова снова начала разламываться. Дженкс сел на мою серьгу,держа свой большой рот на замке, пока я брала картонную коробку и спускалась полестнице. Так, теперь все по порядку.

— Как зовут твоего знакомого? — спросила я, когда мыспустились в прихожую. — Того, что со специальной кладовкой? Если я емудоплачу, может, он вдобавок мои вещи раствором обработает?

— Если ты ему расскажешь, как это делается. Он не ведьмак.

Я мучительно постаралась собраться с мыслями. Мобильниклежал у меня в сумочке, но аккумуляторная батарейка в нем сдохла. Зарядноеустройство было где-то в моем магическом барахле.

— Я позвоню ему из конторы, — сказала я.

— У него нет телефона. — Дженкс слетел с серьги, порхаяпрямо у меня перед глазами. Пластырь у него на крылышке немного отклеился, и яподумала, не предложить ли мне фейку приладить его на место. — Он живет вНизинах, — добавил Дженкс. — Я сам его обо всем попрошу. А то он застенчивый.

Я было потянулась к дверной ручке, но вдруг заколебалась.Прижавшись спиной к стене, я слегка отодвинула в сторону выцветшую желтуюзанавеску и выглянула в окно. Запущенный двор казался тихим под светомпредвечернего солнца, пустым и недвижным. Оконное стекло приглушало гудениегазонокосилки и свист проносящихся мимо машин. Плотно сжав губы, я решила ждатьздесь, пока не услышу, как подъезжает автобус.

— Он любит наличные, — сказал Дженкс, опускаясь и вставая наподоконник. — Я приведу его в контору, когда он все твое барахлишка в кладовкузапрет.

— Ты имеешь в виду, все, что к тому времени само собойотсюда не денется? — спросила я, хотя и знала, что за сохранность моих вещейвряд ли стоило опасаться. Да, заговоры, особенно черные, обычно бывалиспецифичны к мишени, но кто мог знать? Ни один дурак не стал бы рисковать своейжизнью из-за моего дешевого скарба. — Спасибо, Дженкс. — Теперь выходило, чтоон уже дважды меня спас. Из-за этого я испытывала неловкость. И легкое чувствовины.

— Брось, Рэчел, мы же партнеры, — отозвался Дженкс, но мнеэто ни капли не помогло.

Натужно улыбаясь энтузиазму фейка, я поставила коробку наподоконник и стала дожидаться автобуса.

В автобусе было тихо — как и в любом общественномтранспорте, движущемся в эти часы по Низинам. Дженкс вылетел в окно вскорепосле того, как мы переехали через реку и оказались в Кентукки. Онпридерживался того мнения, что ВБ не станет садиться мне на хвост и брать меняза жабры в автобусе, при свидетелях. Я не была готова в это поверить, но ипросить его остаться тоже не собиралась.

Я сказала водителю адрес, и он любезно согласился сообщитьмне, когда мы туда прибудем. Человечек был совсем тощим, и выцветшая синяя униформависела на нем как на скелете несмотря на ванильные вафли, которые он почтинепрерывно запихивал себе в рот.

Большинство шоферов общественного транспорта в Цинциннатиотлично уживалось с Внутриземцами, но не все. Человеческая реакция на насбывала самой что ни на есть разнообразной. Некоторые нас боялись, некоторыенет. Некоторые хотели стать как мы, некоторые хотели нас убить. Немногиепользовались преимуществом более низкой налоговой ставки и жили в Низинах, нобольшинство так не поступало.

Вскоре после Поворота произошла неожиданная миграция, когдавсе люди, которые смогли себе это позволить, переехали в самую глубь городов.Тогдашние психологи нашали это «синдромом гнездования», и в ретроспективе поохватившее всю страну явление было вполне понятно. Тем временем Внутриземцы,привлеченные перспективой овладеть чуть большим клочком своей земли, не говоряуж о резком падении, цен на это жилье, охотно расхватывали собственность впредместьях.

Демография населения стала выравниваться лишь в последнеевремя, когда зажиточные Внутриземцы начали перебираться обратно в город, аменее удачливые и лучше информированные люди решили, что им куда приятнее будетжить в славном Внутриземном квартале, чем в дрянном человеческом. В общем ицелом, однако, не считая небольшого района вокруг университета, люди жили вЦинциннати, а Внутриземцы — за рекой, в Низинах. Нас нисколько не коробило то,что большинство людей избегало наших кварталов примерно так же, какдоповоротных гетто.

Низины сделались подлинным бастионом Внутризем-ной жизни, наповерхности непринужденно-уютным, но имеющим уйму тщательно скрытыхпотенциальных проблем. Большинство людей поражалось тому, какими нормальнымипредставляются Низины, что, если хорошенько об этом задуматься, имело свойрезон. Наша история была неотделима от истории человечества. Мы не просто упалис неба в 1966-м году. Мы эмигрировали с острова Эллиса. Мы участвовали вГражданской войне, а также в Первой и Второй мировых. Больше того, кое-кто изнас побывал на всех трех. Мы страдали в период Великой Депрессии. Мы не меньшевсех прочих ждали, когда же наконец выяснится, кто действительно убил ДжонаРоберта Кеннеди.

Однако опасное различие все же существовало, и всеВнутриземцы старше пятидесяти лет проводили ранний этап своей жизни под определеннойличиной. Эта традиция сохранилась вплоть до сегодняшнего дня.

Дома в Низинах представляются скромными, выкрашенные вбелый, желтый, а порой и в розовый цвет. Нет там никаких домов с привидениями,не считая замка под названием Земля Любви в октябре, когда его превращают всамый худший дом с привидениями по обе стороны реки. Всюду, как положено,имеются качели, плавательные бассейны, велосипеды на лужайках и припаркованныеу тротуаров машины. Требуется острый взгляд, чтобы заметить расположенные шестиугольникамидля отваживания черной магии цветы и забетонированные окна полуподвальныхпомещений. Дикая, беспощадная реальность расцветает лишь в самых глубинахгорода, где собираются люди и где идет буйство эмоций: в парках саттракционами, танцевальных клубах, барах, церквях. Но. никогда в наших домах.

А еще в Низинах очень тихо — даже по ночам, когда все ихобитатели не спят. Именно эта недвижная стылость, которую люди первым деломздесь подмечают, больше всего делает их столь несдержанными и выпускает на волюих инстинкты.

Глазея из окна автобуса и пересчитывая черные, непроницаемыедля света шторы, я почувствовала, как мое нервное напряжение постепенноспадает. Мир и тишина этого района словно бы просачивались в автобус. Даженемногие люди, которые в нем ехали, погрузились в неподвижность. В Низинахчто-то такое словно бы всегда говорило: «Здесь дом».

Мои волосы качнулись вперед, когда автобус внезапнозатормозил. Сидевший позади парень, вставая, задел мое плечо, и я нервнодернулась. Громко стуча ботинками, он спустился по ступенькам и вышел насолнце. Шофер сказал, что моя остановка— следующая. Я поднялась и стала ждать,пока этот любезный мужчина громыхал по боковой улочке, чтобы высадить меняпрямо у нужного дома. Я вышла из автобуса в пятнистую тень, прижимая к себекоробку и стараясь не вдыхать выхлопные газы, пока автобус укатывал прочь.Вскоре он исчез за углом, забирая с собой шум и последние остатки человеческогоприсутствия.