Заполучив завещание, старший следователь немедленно направился в контору Беллы Йоффе — старейшего нотариуса Камска. Ее кабинет находился в подворотне старого дома дореволюционной постройки. Если молодые нотариусы, которых Белла Аркадьевна знала еще девчонками, обустроили себе современные офисы, Йоффе довольствовалась дворницкой, выделенной районной администрацией в 1993 году. Убогость помещения она старалась компенсировать невероятным количеством растений разных видов, оттенков и форм, их Белла Аркадьевна выращивала сама или доставала у знакомых. Благо тех было хоть отбавляй.

Открытая и радушная, она не гналась за сверхдоходами и даже не имела помощницы. С трудом справляясь с компьютером, Йоффе больше любила заверять копии, чем оформлять нотариальные сделки, приносившие в сотни раз больше дохода. Однако ей доверяли и могли прийти за советом в самых запутанных случаях. Поэтому неудивительно, что редкое в юридической практике закрытое завещание Каретной было оформлено именно у нотариуса Йоффе. Дело в том, что закрытым оно считается, если завещатель желал сохранить тайну волеизъявления вплоть до своей смерти.

С трудом пробравшись сквозь цветочные дебри, Дымов застал Беллу Аркадьевну за церемонией неторопливого чаепития. Не мешкая, он предъявил нотариусу служебное удостоверение.

— Я за долгие годы в нотариате вроде бы ничего противозаконного не сделала, гражданин начальник! — зычно захохотала Йоффе. — Могли бы, молодой человек, просто представиться без этих пугающих ксив.

— Визит официальный, касается завещания гражданки Каретной.

Многоопытная Белла в мгновение ока «считывала» людей, находя к каждому единственно верный подход. Со следователем она решила вести себя максимально доверительно, со смесью легкой эмоциональности и фамильярности, которые можно списать на ее возраст.

— Несчастная девочка, как мне ее жаль, — чуть не всхлипывая, начала она свой рассказ. — Когда она пришла ко мне, я искренне удивилась и спросила, не больна ли она? Светочка ответила, что нет, но в завещании, дескать, есть необходимость. Я, видите ли, знала ее покойную мамочку, артистку театра драмы, та тоже рано ушла из жизни. У девочки после смерти матушки никого не осталось. И надо же такое трагическое повторение судьбы.

— А наследники есть?

— Официальный запрос на нотариальную палату факсом кинете? — прищурившись, скороговоркой произнесла нотариус.

— Обязательно.

— Тогда расскажу авансом. — Здесь Белла Аркадьевна перешла на заговорщический полушепот, хотя в конторе кроме Дымова, самой Йоффе и ее цветов никого не было. — Буквально на днях ко мне явилась Аверина Мария Андреевна, представилась племянницей покойной. Приехала с Дальнего Востока, поселок Эльбан. Слышали о таком? Вот и я не слышала. Утверждает, что она родственница Каретной. Как положено, предъявила свидетельство о смерти, говорит, пришла оформлять наследство. Завещание, про которое она ничегошеньки не знала, мы вскрыли. А там! Как думаете, что?

— Интригуете?

— Есть такое, простите меня, старую. Так вот, там все завещано некоей дамочке с фамилией Бурекони.

— Итальянка?

— Написано, гражданка России, паспорт выдан в Тиходонске. Может, кавказская фамилия? Сейчас посмотрю имя, — Белла Аркадьевна порылась в груде бумаг, — а, вот она. Бурекони Снежана Лольевна, 1976 года рождения. Факс с запросом пришлете, все официально отвечу.

— А дальневосточница себя как повела?

— Аверина? Говорит, что о родственниках с такой фамилией никогда не слышала и потому сильно сомневается в законности завещания. На что я сказала, что почти месяц прошел, наследница не объявилась, и если не явится в течение полугода, то наследство примет Аверина. Но я должна начать розыск, так что уже сделала запросы по этой Бурекони. Может, вы поможете?

— Тоже запрос пришлете факсом? — засмеялся Дымов.

— Иронизируете, майор, над старым работником нотариального труда.

— Работником пера и печати. А еще дырокола и амбарной книги. Телефончик Аверина вам оставила?

— А як же, вот он. Записывайте.

Продиктовав телефон и еще раз посетовав на старость, Йоффе ловко выпроводила следователя, напомнив про факс. Покидая контору, Дымов выдохнул: «Крутая тетка».

— Алло! Кирилл Борисович, узнали? — В трубке шуршало и потрескивало. — Это Дымов. Мы можем с вами увидеться через два часа?

— Да, я свободен. Скажите, где? — отозвался Хабаров.

— Нашлась наследница Каретной. Она только что ушла от меня. Приходите ко мне в отдел, надо посоветоваться. Адрес знаете?

До встречи было больше часа, но Хабаров решил выйти из дома пораньше. Ему хотелось не спеша прогуляться и еще раз обдумать происходящее в университете. Болонская система постучала в его двери гораздо раньше, чем на это по наивности рассчитывал преподаватель. Уже после новогодних каникул прокатилась волна совещаний, на которых обсуждались «компетентностная модель образования», «интерактивное обучение» и прочая ерундистика. Кирилл Борисович завел записную книжку, в которую тайком от коллег вносил малопонятные словечки.

Вчера агитировать за новшества на юрфак приехал новый, ниспосланный сверху ректор, который в сравнении со своим предшественником смотрелся невыигрышно и даже жалко. Он уселся на краешек стула, свел узкие плечики и просидел в позе нахохлившегося воробья без малого два часа.

Больше всего Хабарова поразила ректорская манера говорить. В течение затянувшегося монолога он смотрел в одну точку, куда-то в безбрежную даль, словно юная Ассоль в поисках шхуны с алыми парусами. Бесстрастное лицо, полное отсутствие мимики, каких-либо жестов, не говоря уже об эмоциях, невольно побудили Хабарова задуматься: «А все ли у него в порядке с головушкой?» Возникшие сомнения усилились от безостановочного потока начальственных слов, произносимых без видимых запинок и мимолетных пауз.

На сорок пятой минуте рассказа о ректорских планах зал стал выказывать признаки усталости и нетерпения. Люди зашевелились, задвигали стульями, закашлялись и стали обмахиваться сложенными пополам листами бумаги или газетами. Потерявший бдительность заведующий кафедрой конституционного права энергично обмахивался текстом конституции. Профессор Кораблев в изнеможении закатил глаза к потолку, ему, по всей видимости, хотелось выпить, так как он без конца облизывал губы. Заведующий кафедрой трудового права разгадывал кроссворд, причем настолько демонстративно, что без стеснения спрашивал подсказки у соседей. Вернувшийся в строй после болезни криминалист Коромыслов выводил на страницах своего блокнота геометрические фигуры. Их было так много, что к исходу встречи его шариковая ручка перестала писать. И только декан факультета старательно фиксировала высокопоставленные мысли. Всем своим видом она выражала согласие, покорность и готовность выполнить во что бы то ни стало любое задание.

Не чувствующий настроение зала ректор говорил еще минут двадцать, доведя слушателей до полного исступления. В его речи постоянно проскакивали слова, редкие в юридическом обиходе, а потому обращавшие на себя внимание: «парадигма», «дискурс», «месседж», которых он нахватался за время двухнедельной учебы в «Скопцево».

Как закончилась встреча, никто не помнил. Было ощущение, что присутствующие выходили из римской аудитории полуживыми.

Погруженный в раздумья Хабаров незаметно преодолел расстояние от дома к зданию следственного отдела, расположенному в бывшем