Иггельд гордо и в то же время смущенно заулыбался.

– Я этого не знал, – признался он. – Думал,что Черныш такой урод. Вот и приучал мыться. Теперь его от воды не оттянешь.Правда, из-за рыбы.

– Рыбу они все любят, – согласился Апоница. –Только ни один дракон ради рыбы не полезет в ручей, даже если воды там поколено.

Прощаясь, обнял Иггельда, прижал к груди.

– Я стар, – сказал он со вздохом. – Увы, мнеэто уже не по силам. Но ты сделал великое дело! Даже если этот зверь тебясожрет… следовало бы, конечно, ты ведь рушишь все, что дракозники накопили затысячу лет… даже если сожрет, ты все же доказал, что твоим путем тоже можноидти. Не знаю, до каких пор. Может быть, он уже завтра осознает, чтоподчиняется крохотному слабому человеку, взъярится от унижения и сожрет тебя?..Не знаю, не знаю. Но ты продвинулся уже очень далеко.

Иггельд проводил старого учителя до отдохнувших коней, надуше тоскливо. Похоже, старый учитель его слушал, но не услышал.

– Надеюсь, он все-таки меня не сожрет, – сказалон, стараясь, чтобы это звучало шутливо. – Друзей не жрут.

Он слишком хорошо знал случаи, когда детеныши крепких исильных драконов вырастали слабыми и трусливыми. Это случалось чаще всего,когда в драке сталкивались чересчур неравные по силам, молодой дракон получалтакую трепку, что помнил всю жизнь. Хуже того, при всей трусости онистановились чересчур злобными, никогда не упускали случая напасть на болееслабых. При виде сильных пускались наутек, не слушая никаких приказов.Остановить их удавалось только втыканием железного штыря в спинной мозг.

Еще когда крылышки Черныша были не крылышками, а жалкимикультяпками, Иггельд наметил пути, по которым будут ходить, бегать, а потом илетать. А сейчас он смотрел на них сверху, со спины Черныша, с которым вылеталитеперь каждый день на охоту и на прогулки. Долина оставалась внизу и позади,далеко впереди другая долина, впятеро больше, где Город Драконов и множествокотлованов, но туда летать пока рано, хотя долететь уже смогли бы, пока чтоисследовали ближайшие горы, скалы, глубокие ущелья, опускались возле бегущихвнизу горных речек и пробовали воду на вкус.

Сила в Черныше бурлила, но уставал быстро, это бегательныемышцы уже как стальные корни, а крылья еще нелетанные, неокрепшие, слабенькие.Иггельд понуждал опускаться на все удобные места, переводили дух, снова перелетчерез ущелье, через пропасть, а то и просто по кругу. Охотились, высматриваясверху стада горных баранов, козлов или оленей. Если от драконов даже тупыебараны давно научились прятаться в глубоких щелях, куда ни один дракон непросунет голову, то стрелы Иггельда догоняли на бегу, а если добыча успевала юркнутьв щель, Черныш садился рядом, а Иггельд нырял в пещеру и с торжествомвыволакивал тяжелую тушу.

Постепенно исследовали все горы вокруг своей долины,убеждались, что пешим или конным попасть в нее можно только с одной стороны,там узкая горловина, один горный обвал мог бы перекрыть ее полностью. Правда, сдругой стороны в стене гор длинная прямая дыра, через которую ветер ивырывается из тесной долины, но она выходит как окно на отвесной стене. Отподножия до этой дыры карабкаться, как до луны, да еще и как туда попасть черезнагромождение скал, через пропасти, ущелья…

Как-то нацелившись опуститься на удобное место – ровнаятакая длинная каменная плита, он в последний момент заметил отдыхающего в тенигорного дива. Черныш уже хрипел, крылья дрожали, лететь в другое место поздно,и так обнаглели, переборщили, Иггельд сжался в ком, в голове промелькнуло все,что знал о горных дивах. Они вели род не от первого человека, созданногоТворцом, а от восставших против Творца ангелов, их потомство было могучим, свирепыми одновременно слабым: чаще всего рождались безголовые или безрукие, а то ивовсе куски мяса, обросшие шерстью. А которые выживали, как выжили драконы,дивы, морские змеи или другие чудища, то либо оставались бесплодными, либо ихпреследовало то же проклятие: давать миру уродов. Когда-то они владели всеммиром, а человек прятался в пещерах, но теперь вот драконы и все потомствовосставших ангелов исчезает под натиском человека…

Черныш плюхнулся на плиту, лапы разъехались, больно ткнулсямордой, а пузом как прилип, почти расползся по ней, словно тесто по горячейсковороде. Тяжелое дыхание вырывалось с хрипами, бока раздувались, будто устельной коровы, а потом схлопывались, будто исчезали вовсе. Он даже глазазакрыл от изнеможения, Иггельд чувствовал под ногами, как часто-часто колотитсядраконье сердечко.

Див хмыкнул, шелохнулся, Иггельд увидел между ног гигантаогромную дубину, сделанную из цельного дерева. Черныш, услышав незнакомый звук,открыл один глаз, тут же он у него стал как блюдце, распахнулись уже оба, наспине поднялись пока еще мягкие иглы гребня. Из горла вырвался предостерегающийрык. Див что-то проворчал, Черныш зарычал громче. Иггельд сказал торопливо:

– Мы не враги! Мы сейчас уйдем .. Переведем дух иуйдем!

Рычание Черныша стало угрожающим. Он косил одним глазом напапочку, показывая, что вовсе не боится этого огромного и лохматого, вот сейчасбросился бы и разорвал в клочья, как барана, вот только папа не позволяет…

Див проворчал громче, огромные мускулистые руки, каждаятолще, чем бедро взрослого мужчины, сжали дубину крепче. Иггельд в страхевскинул руки, взрослый дракон справился бы с горным дивом, но для молодого эточересчур, а если этот див просто стукнет дубиной по нежному пока что носу,дракон ошалеет от боли, запомнит и будет пугаться любой тени.

– Нам нечего делить! – крикнул ему Иггельд. –Мы сейчас уходим!

Див проворчал еще громче, Иггельд с облегчением разобралхриплые рычащие слова:

– Тогда ухо…дите… Здесь охочусь я…

Черныш, осмелев, зарычал во весь голос. Если без драки, томожно сделать вид, что вот прямо сейчас он ринулся бы на этого верзилу иразорвал бы на мелкие кусочки, если его не удержит… папочка, держи менякрепче!..

Див нахмурился, проревел зло:

– Он что… всегда… такой?

– Какой? – переспросил Иггельд с неимовернымоблегчением: если есть разговор, то уже не до драки, надо только говорить иговорить, а чем дольше говоришь, тем меньше желания начинать, так бывает даже умальчишек, а взрослые должны быть еще умнее…

Див рыкнул:

– Хитрый.

– Он же совсем ребенок, – сказал торопливоИггельд.

– Да?.. Ну, этот ребенок когда-то вырастет…

С каждым словом див произносил слова все отчетливее,Иггельду даже почудилось, что и во взгляде исподлобья появляется больше отчеловека, вытесняя звериное.

– Он таким и останется, – сказал Иггельд уже почтибез страха. – В смысле, недрачливым. А это просто хорохорится. Драться онне любит. Ну мы пойдем, хорошо?