сзади весело подпрыгивали две косички, щёки круглились, веснушки чуть ли не дымились, кулаки ходили перед лицом, как поршни паровоза, глаза блестели зеленью, ноги плотно били землю – Зося шла в атаку. Это было забавно – она всегда играла с мальчишками, поэтому и замашки были мальчишечьи. Наконец она выбрала цель – слабое место в цепи «ашек» – закусила губу, в азарте шмыгнула носом, резко изменила направление бега и пошла на прорыв – не на девчонок, которые плотно сблизились плечами, а на мальчишек, опрометчиво растянувших цепь.

Шаг, второй, третий!

– Кха! – только и смогла крякнуть Зося, с разгону напоровшаяся на два сцепленных кулака, с размаху ударивших её в солнечное сплетение.

Свет куда-то выключился, осталось только недоумение – её первый раз в жизни ударили. Да как жестоко! «Ашки» Федька Зозуля и Димка Герасименко не ожидали, что задавака Добровская будет рвать именно их сцепку, испугались проигрыша, махнули сцепленными руками назад, потом вперёд – и чётко вмазали рыжей нахалке в дыхалку. Изо рта потекла слюна, Зося стояла на четвереньках, потом медленно повалилась на бок, поджимая ножки.

– Кха. Кха… Х-х-ха… – пыталась она схватить воздух, но почему-то не получалось.

Ей не было страшно, скорее обидно. Очень обидно. «Это не по правилам! Это нечестно! Нечестно!»

Наконец она смогла хоть как-то потянуть в себя недостающий пузырёк воздуха, маленький, чахлый, наполненный пылью школьного двора и всеми неуловимыми запахами полноцветной осени, и перевернулась на спину. Она не обращала внимания на топот ног вокруг неё – над ней мелькали тени – весь возмущённый второй «Б», все мальчишки и все девчонки с диким визгом летели в драку на второй «А». Девочки-«ашки» сбились в кучку на правом фланге и визжали от испуга не менее громко, «ашки» бросались портфелями, орали, верещали и тщетно пытались отбиться, а виновники несчастья Зозуля и Герасименко изо всех сил бежали по двору, стараясь скрыться от справедливой расправы. Мальчишки гонялись друг за другом, прыгали через забор палисадника, по цветам, которые посадила биологичка Маргарита Абрамовна. «Ашки» пытались собраться вместе, чтобы хоть как-то отмахаться от наседавших «бэшек», но всё было напрасно: в драке девочки были даже опаснее – они были крупнее, от злости утратили женскую покладистость и вцеплялись в чубы, в уши, хватали за шеи, лупили кулаками – это ж страх божий попасть под кулак рассерженной украинской девочки, выросшей на бабушкиной сметане и молоке!

В одночасье прелестный, вылизанный, чистенький дворик топоровской средней школы № 1 стал местом самого вопиющего безобразия. Наконец волна ора достигла такой высоты, что переплеснула крышу флигеля, эхом проскакала мимо уже немного выгоревшего траурного портрета Генералиссимуса и докатилась до окон директорской. Из одного высунулась перекособоченная фигура Зиновия Аркадьевича; директор прислушался и живо нырнул внутрь. Через минуту он уже бежал по ярко освещённому послеполуденным солнцем двору, смешно прихрамывая на плохо гнущейся ноге, а сзади, двумя колобками, катились завуч Лидия Сергеевна Лозовая и сторожиха баба Груша Бульбенко.

Детские бурные драки редко бывают затяжными, да и нет ещё в детях взрослой жестокости – просто врезали дуракам, да и хватит. А как услышали «ашки» и «бэшки» скрипучий дискант директора, так и вовсе перестали шуметь, остановились и даже убежать не помыслили – так уж велик был авторитет директора, что им и в голову прийти не могло позорное бегство.

– Эт-то что такое, позвольте спросить?! Какие классы? Ты откуда? – Зиновий Аркадьевич крутился на прямой ноге, не замечая, что в запале машет над головой своей знаменитой сучковатой палкой.

– Втолой «бэ» – пискнул кто-то.

– Второй? «Бэ»? – маленькие глаза директора взлетели к безмятежному небу, затем укололи завуча, которая, словно паровик, шумела и пыхтела рядом, расстегивая кофты и обмахиваясь платком.

– Це класс Таси нашей Терентьевны, – продемонстрировала свою незаменимость баба Груша. – Це йонный класс.

(Почему «йонный» – она сама не смогла бы сказать, само вырвалось, для пущей серьёзности фигуры речи.)

– Йонный? Почему «йонный»? – сбился с мысли Луценко. – При чем тут?.. А-а-а! «Её» класс? Да?

– Точно. Йонный класс, – упрямо воткнула баба Груша. – Йонный.

Зиновий Аркадьевич Луценко, до паранойи щепетильный в вопросах чистоты речи, от этого «йонный» впал в натуральный ступор и даже забыл о происходившем вокруг. Он обмяк, взялся за виски длинными пальцами и больно стукнул себя ручкой палки, что-то пробормотал себе под нос, явно считая вслух.

– Так, Агриппина Марковна, ступайте. Мы разберёмся.

Баба Груша хотела досмотреть, что творится, но не смела ослушаться директора. Ухитрившись своенравно вздёрнуть одновременно носом, щеками, плечами, колоссальными грудями и задом, она пошла назад. Красноречивее её спины в ту секунду ничего не было. «Ишь ты, Рыпина Марковна, надо же, ишь ты», – донеслось тщательно выверенное бурчание.

Директор опять взялся за виски.

– Так. Молодые люди… Живо собрали свои вещи и… – он на секунду задумался, отчего второклашки покрылись инеем. – И марш по домам!

Второй раз повторять не надо было. Словно стайка воробьёв, драчуны и драчуньи брызнули во все стороны. А под большим каштаном сидела рыжая Зося Добровская и угрюмо перебирала каштаны.

– Добровская? Зося? Ты почему такая перепачканная? – Лидия Сергеевна решила показать педагогическое умение директору и говорила поставленным голосом идеального педагога идеальной школы идеальной страны. – Ты же дочка учительницы. И должна бы понимать, что важно вести себя хорошо не только в школе, но и после школы…

Лидия Сергеевна набрала воздуха и закатила столь высокопарную и многословную тираду, что Зиновия Аркадьевича слегка пошатнуло, как от бабы-грушиного «йонный».

Под ливнем бесконечной проповеди Зося стояла чуть опустив голову и терпела. Нет-нет, она была очень послушной девочкой, но папы мамин характер давал себя знать. Она подняла на секунду голову и глянула на директора. Дважды ошеломлённый Зиновий Аркадьевич, подобно балетоману, отмерявшему тридцать два фуэте примы, слегка шевеля губами, отмечал все сложносочинённые, сложноподчинённые предложения и прочие виньетки речи Лидии Сергеевны, давно уже утеряв нить в лабиринте лозунгов, нравоучений да и, что греха таить, ловкой саморекламы предприимчивой завучихи, славившейся своими безупречными речами на всевозможных собраниях и конференциях. К несчастью Лидии Сергеевны, коллектив топоровской школы был тогда ещё довольно молод и по-послевоенному нелицеприятен в оценках. Поэтому её речи и призывы пока ещё попадали мимо цели. (Её время наступит чуть позже, да и она сама в том не сомневалась.) Ещё несколько минут будущая орденоносица испытывала терпение директора и уже растерявшейся Зоси – девочка и не знала, насколько далеко она зашла в непослушании и как сильно она позволила себе недостаточно стараться. Между тем директор уже закипал, словно чайник, и натурально побулькивал, уже постукивая палкой по земле и готовясь сделать