Увидев нас в дверях, пытался принять яд, ваше величество.

– В этих бумагах – признание?

– Да.

Релиуса провели через весь зал, и перед троном он упал на колени. Глядел прямо перед собой, словно не видел впереди ничего, кроме собственной гибели, и все звуки мира сливались для него в неразборчивый гул.

Он поднял потухшие глаза на королеву:

– Разрешите объясниться.

Королева взглянула на него сверху вниз и ничего не сказала. Его губы шевельнулись, словно он хотел заговорить, но с них не слетело ни слова. На миг он зажмурился и судорожно вздохнул.

– Когда я сказал, что не знаю, кто нас предал… Я солгал, – признался он. – Я уже тогда понял, что в этом только моя вина. Я навещал одну женщину в городе. Вы о ней знаете, слышали о ней. Потом она оставила меня. Я думал, что надоел ей, но следовало догадаться сразу, в тот же миг, когда она исчезла, что я дал ей увидеть слишком много и что она шпионила на Медию. – Он схватился за голову. – Моя королева…

Телеус ударил его по затылку с такой силой, что архивариус распростерся на мраморных ступенях у подножия трона.

– Для тебя она ваше величество! – рыкнул гвардейский капитан.

– Телеус. – Королева остановила его одним-единственным словом. Но, в отличие от нее, на лице у капитана отражалась вся ярость, вся злость на предателя. – Яд? – спросила она у Релиуса.

Он с трудом поднялся на колени.

– Мне было страшно, – признался он.

– Еще бы, – сказала Аттолия. – Но разве ни в чем не повинный человек держит под рукой яд?

– Моя… Ваше величество, – поправился Релиус. – Я вас подвел. Подвел, но, клянусь, у меня никогда и в мыслях не было вас предавать. Об этом я и писал – хотел, чтобы вы знали. Я не собирался ничего скрывать от вас. Вы должны мне поверить, – настаивал он.

– Должна ли, Релиус?

Если все, чему он ее учил, было правдой, то на этот вопрос мог быть только один ответ.

Его губы шевельнулись, но он так и не смог выдавить нужное слово. Лишь покачал головой.

– Нет, – тихим голосом подтвердила королева. – Уведите его.

После его ухода весь двор застыл в неподвижности. Каждый боялся шелохнуться, опасаясь стать первым, на кого падет ее взор.

– Пойдешь смотреть? – спросил король.

– Придется, – ответила королева.

– А я не смогу, – признался король.

– И не надо. – Аттолия обернулась к камердинеру, чьей обязанностью было впускать гостей пред монаршие очи и вовремя уводить, и сказала: – Мы здесь закончили.

Это означало, что сегодняшний прием завершен. Все дальнейшие дела будут отложены. Камердинер поклонился и начал выводить гостей. Когда король встал, все замерли в почтительном поклоне. Личная гвардия выстроилась вокруг короля и сопроводила его к выходу. В дверях Костис оглянулся на королеву. Она в одиночестве сидела на троне в опустевшей комнате.

Нет, подумал Костис. Король не будет смотреть на допрос Релиуса. Для этого надо вернуться в подземные камеры, где держали пленного Эвгенидеса, где ему отрубили правую руку. Король не просто побледнел, он позеленел, и, подумал Костис, тошно ему было не столько от мыслей о страданиях Релиуса, сколько от воспоминаний о собственных муках.

Они вернулись в королевские покои. В кордегардии король остановился.

– Который час? – Он потер глаза рукой, словно в растерянности. На его лице даже не отражалось радости от того, что ему удалось устранить Релиуса.

– Скоро середина часа, ваше величество.

– Ну хорошо. – Он вошел в свою комнату и остановился в дверях, преграждая дорогу лакеям. – Постучите через час. А до тех пор не беспокойте меня.

И закрыл дверь у них перед носом.

– Гм, – протянул Седжанус. – Король удалился отпраздновать победу. Сейчас, наверное, даже ты, Костис, ему не нужен. Интересно, почему он не прогоняет тебя, когда хочет забиться в свою нору зализывать раны. Нам не пришлось бы торчать в коридоре.

Костис подумал: должно быть потому, что король не хочет сам двигать свое кресло. А еще, наверное, чтобы слуги не ворвались к нему вопреки приказу оставить его в покое.

Заскрежетал задвигаемый засов. Костис подскочил. Он и не знал, что на этой двери есть засов. Седжанус расхохотался над его удивлением.

– Он так каждую ночь делает, – сообщил лакей. – Думаю, наш милый король нам не доверяет. По утрам нам приходится стучать, как охлосу у дверей храма, и ждать, пока он нам откроет.

* * *

Аттолия вернулась в свои покои и отослала служанок. Села у окна. Тихо щелкнула, закрываясь, дверь, и других звуков не было.

Она задумалась о Релиусе. В первый год своего правления, когда у нее, юной королевы, не было других наставников, кроме собственного разума, а в стране шла гражданская война, гвардейцы обнаружили Релиуса, шпионящего за ней, и вытащили его из-под повозки. «Кто твой хозяин?» – спросили его и получили ответ: «Никто». Просто ему самому хотелось хотя бы мельком увидеть королеву. Релиус предстал перед ней, весь перепачканный в грязи, незаконный сын приказчика в чьем-то поместье, и вызвался служить ей. Рассказал ей все, что она хотела узнать о своих врагах. Познакомил с искусством манипуляции и интриг, научил использовать людей как инструмент и как оружие, выживать в мире, где нет места доверию. Никогда никому не доверяй – таков был его первый и самый важный урок.

– Даже тебе? – рассмеялась она. В те времена она еще иногда смеялась.

– Даже мне, – со всей серьезностью ответил он.

Только через боль можно быть уверенным, что слышишь правду, учил он, и сейчас ей любой ценой была нужна правда. От этого зависела судьба ее страны.

Надо узнать правду.

* * *

Тишина была блаженством, и она находила в ней утешение. В эти краткие мгновения не было нужды двигаться, говорить, отделять правду от лжи в предательстве Релиуса, не надо было обосновывать свои действия или свое бездействие. Но король не находил в тишине такого же утешения. Он предпочитал расхаживать по комнате. Она и раньше часто видела, как он мечется взад и вперед, беззвучно, как кот в клетке. Но мог он и застывать на месте, искусно двигаясь и искусно прекращая движение, неслышный, как солнечный свет на камнях. Он понимал, что эта неподвижность означает для нее покой, хотя бы самый малый, какого она может достичь, и охотно дарил ей его.

Постучала Фрезина, сказала, что пора одеваться к ужину. Королева дождалась, пока щелкнет замок, и лишь тогда велела служанкам войти.

* * *

Когда назначенный час миновал, пришло время одеваться к ужину, и Костиса отпустили. Он зашагал обратно через дворец вместе со взводом гвардейцев, тоже отпущенных с караула. Они вышли из дворца на террасу, направились к лестнице, ведущей к гвардейским казармам, и вдруг встретили барона Сузу.

Костис знал его в лицо, потому что барон владел землями, на которых стояла его семейная ферма. Костис вежливо кивнул барону, а тот внезапно окликнул его по имени. Костис остановился, остальные гвардейцы тоже.

– Может быть, ты отошлешь своих людей? – сказал Суза. – Я хочу всего лишь минутку поболтать со своим земляком.

Костис неохотно велел солдатам возвращаться в казармы.

– Итак, Костис Орментьедес, – начал барон, – ты, кажется, становишься доверенным лицом короля?

Костису очень хотелось позвать солдат обратно. Он был ошеломлен внезапным падением Релиуса, а их появление помогло бы отразить любые выпады Сузы, однако момент был упущен. Суза ждал ответа.

– Нет, господин. Я бы так не сказал, – осторожно произнес Костис. Арис говорил, что не хочет противоречить Седжанусу, и точно так же Костис старался ничем не обидеть Сузу. Семья Костиса владела землей и потому находилась не в таком уязвимом положении, как родные Ариса. Суза не мог поднять налоги, отобрать землю, и любой аттолийский землевладелец, даже самый мелкий, следил за соблюдением законов в своих владениях, однако Суза все же мог сильно попортить жизнь семейству Орментьедесов.

– Как я понимаю, он вызвал тебя для особых услуг? Даже разрешает втайне навещать его?

– Король… – Костис опустил глаза, старательно изображая смущение. – Король оттачивает на мне свою склонность к шуткам, господин.

– Ну? – поторопил Суза.

– С того дня, как я… привлек его внимание, я ничего не делал, кроме как выполнял простейшие упражнения на учебном плацу. – Костис боялся перестараться с напускной застенчивостью, поэтому поднял голову и встал более или менее подтянуто, заодно сумев изобразить еще бо́льшие терзания. – По ночам я регулярно несу караул на стенах, господин, а днем – при дворе. И дополнительные обязанности кажутся мне…

– Самодурством? – спросил Суза.

Лицо Костиса стало жестче.

– Ни в коем случае, господин.

Назвать короля самодуром – это чересчур даже для Сузы.

– А личная аудиенция для опозоренного взводного командира?

– Его величество решил отпустить лакеев, и, когда они не захотели оставлять его одного, он выбрал меня и разрешил остаться с ним. Не думаю, господин, что это было