Когда Варе исполнилось 10 лет, ее забрали из обычной общеобразовательной школы и перевели в хореографическое училище. Хотя про балет она тогда мало чего знала, только по телевизору видела, как дядьки в колготках танцуют. Смешно! По правде сказать, ей больше нравились бальные танцы, куда записалась Настя, девочка из соседнего подъезда. И Варе тоже хотелось. Как-то раз на празднике города выступали девушки из школы бального танца. Они были в пышных длинных платьях и так красиво танцевали, что у Вареньки даже голова закружилась.

Должно быть, у каждого в детстве бывают мгновения, когда распахивается дверь в будущее: за Вариной дверью был танец.

Но потом оказалось, что занятия бальными танцами – платные и стоят дорого.

– Варвара, ты уже взрослая и должна понимать, – на семейном совете объяснила ей мама. – Сейчас мы не можем себе этого позволить.

Семейный совет – это, конечно, громко сказано, всего-то два человека: сама Варя и ее мама, Рита Васильевна. Рита Васильевна была женщина вполне самостоятельная. Говоря по правде, ничей совет ей не требовался, тем более совет дочери – та не привыкла возражать матери. Но «воспитательный процесс требовал, чтобы ребенок высказывал свое мнение». Стараясь дать дочери правильное воспитание, Рита Васильевна читала много педагогической просроченной литературы и, исходя из прочитанного, регулярно устраивала в доме семейные советы (так, во всяком случае, она это называла):

– Ну и что же ты, Варвара, скажешь? Что ты решила? – спрашивала она после длинного монолога о том, как бы поступила сама. – Какое твое мнение?

И Варя, потупившись, ответила, что уже не хочет идти на бальные танцы, потому что, если возразить, мама будет недовольна.

– Маргарита, ты уж больно строга со своей Стрекозкой, – сочувствуя маленькой худенькой Варе, говорила тетя Света, их соседка по коммунальной квартире. Тетя Света была пожилой, одинокой и частенько оставалась с девочкой, когда мать работала. – Ведь одно дело книжки, а совсем другое – живой человек, ребенок.

Жили они в центре Перми, на Компросе (Комсомольском проспекте), в старом доме с парадным подъездом и колоннами. Но внутри, в квартире, все выглядело уже не так парадно. На кухне – тараканы, потолок течет, паркетины под ногами ходуном ходят. У Вари с мамой была одна комната, чистая и без тараканов, а у тети Светы – две. В будущем Рита Васильевна надеялась улучшить свои жилищные условия за тети-Светин счет, поэтому терпела ее замечания. И обращение «Маргарита» терпела, хотя всех других исправляла, в паспорте было записано имя «Рита».

– Хорошо тебе, Светлана, советовать, когда своих детей нет, – парировала она. – Да, я – строгая, сюсюкать не умею, баловать не хочу, да и не на что!

В сущности, строгость Риты Васильевны можно было понять: она воспитывала дочь одна, так как с мужем развелась. Бабушек, дедушек не было, рассчитывать на чью-то помощь она не привыкла и всегда подчеркивала, что ни от кого не зависит, несколько даже упиваясь этой своей независимостью. А еще Риту Васильевну отличало какое-то железобетонное чувство долга матери перед дочерью. «Я должна во что бы то ни стало!» – твердила она себе и могла две ночи не спать, чтобы сшить дочери костюм Снежинки к выступлению в детском садике. Когда же Варя заикалась о том, что платье можно было бы одолжить у соседки Насти, что та, мол, ей сама предлагала, Рита Васильевна сердилась:

– Нет, доча, чужого нам не надо! – эти слова Варя часто слышала от матери.

Бывшего мужа, отца Вари, Рита Васильевна выгнала сама, когда дочери едва исполнилось шесть лет, и, получая от него алименты, ровно столько, сколько положено, никогда ничего не просила дополнительно, хотя тот поначалу предлагал. Общение отца с дочерью Рита Васильевна строго лимитировала. Он приходил к ним два раза в год – перед Вариным днем рождения и в канун Нового года, приносил подарки. Варя плохо знала отца, но подаркам его радовалась, хотя при матери показать свою радость стеснялась. Перед его визитами Рита Васильевна проводила с дочерью беседы, но на все Варины «почему?» обычно отвечала одно и то же:

– Запомни, доча, он нас с тобой предал, а теперь хочет откупиться своими подачками!

Потом мать объясняла Варе, как надо вести себя с отцом, говорила про человеческую гордость, приводила примеры и всегда заканчивала словами:

– Мы с тобой не будем унижаться! Мы справимся, правда, доча?

Они справлялись, но жилось им бедно, очень бедно, от зарплаты до зарплаты, экономя на всем, на чем только можно. В этом Рита Васильевна преуспела, проявляя изобретательность. Варя, скажем, не помнила, чтоб мама когда-нибудь покупала одежду в магазине, в смысле, новую, они обе одевались только в секонд-хенде. И в коммерческий продуктовый у дома Варю никогда не посылали, даже за хлебом, потому что в киоске на рынке он стоил дешевле. По воскресеньям мама варила суп из куриных голов. Из кастрюли на плите на Варю смотрели мертвые глаза куриц, торчали их страшные полураскрытые клювы. Варя терпеть не могла этот суп и, когда мама не видела, выливала его в унитаз. Больше всего она любила бананы, которыми ее угощала тетя Света. Мама их редко покупала, потому что дорого. А еще Рита Васильевна стирала полиэтиленовые пакеты, вместо зубной пасты у них был порошок, а вместо шампуня – детское мыло.

– Ты моешь голову мылом? – удивилась как-то Настя.

– У меня от шампуня аллергия, – покраснев, соврала Варя.

Аллергия у нее была, но не на шампунь, а на мед и орехи. Но вранье ее все равно никого не убедило. Поношенное пальто с надвязанными рукавами, штопаные рейтузы, сапоги-дутыши на вырост – в классе Варя одевалась хуже всех и была постоянным объектом для насмешек. «Скелетина», «Смерть с косой!». Может, поэтому она и училась неважно. Замкнутая, застенчивая, она очень стеснялась своей бедности. И, когда ее перевели в училище, была даже рада, что после занятий совсем не остается времени ни на кино, ни на аттракционы в парке, ни на «Макдоналдс» – все это стоило денег. А в хореографическом все стало просто: «Мне надо заниматься». И никаких лишних вопросов. В училище в классе у станка, или, проще говоря, у палки, все девочки выглядели одинаково – белые маечки, юбочки, носочки, у кого новые, а у кого штопаные – не поймешь. В сущности, балет стал для Вари Ливневой настоящим спасением от бедности, от стыда за эту бедность. И хотя по русскому, математике и другим общеобразовательным предметам она по-прежнему не блистала (учителя говорили, плохая память), но зато на занятиях «по специальности» ее всегда хвалили:

– Ты – молодец, трудолюбивая, упорная девочка, – говорила ей Дина Сергеевна. – Если будешь и дальше так работать, то сможешь многого достичь! – больше она никого так не хвалила.

А однажды Варя услышала, как Дина беседовала с другими педагогами:

– У меня одна Ливнева за всех отдувается. Отличная девка, целеустремленная, у нее и гибкость, и выворотность, и шаг роскошный. Даже боюсь сглазить, вдруг задурит, работать перестанет…

Да, заниматься в самом деле приходилось очень много. От напряжения и усталости доходило до слез, до истерик. Даже мальчишки плакали. А некоторые не выдерживали, уходили. Но только не Варя с ее каким-то невероятным упорством. Как зашоренная лошадка, не отвлекаясь ни на что, она видела перед собой только главную дорогу, которая вела ее на сцену. Ибо на сцене с ней происходило волшебство. Это она сразу почувствовала, с самого первого своего выступления на открытом показе в учебном театре.