В день выхода эскадры, четвёртого сентября в море разыгралась буря. Небо затянуло тяжёлыми тучами. Огромные волны докатывались до гавани и с грохотом обрушивались на набережную. Экипажи были подняты по тревоге. Крепили орудия, задраивали трюмы.

Из Синопа подошёл новый турецкий корабль с вооружением в семьдесят четыре пушки. По дороге он попал в сильный шторм. Стеньги оборвало. Бушприт выдрало и унесло в море.

Даже такой большой и надёжный корабль, как «Святой Павел» стонал и скрипел под напором стихии. Волны перекатывали через палубу. Корабль кренился то на правый борт, то на левый. Я спустился на орудийную палубу. Принялся помогать матросам подтягивать пушечные брюки.

Сами справятся, – сказал мне майор. – Вы только мешать будете.

Тогда мы с Егором Метаксой полезли на мачты к марсовым матросам крепить паруса. Ох и страху я натерпелся. Ветер налетал порывами да с таким напором, что приходилось напрягать все силы, цепляясь за ванты. Казалось ещё немного и тебя сорвёт, бросит в бушующее море. Дождь лил холодный и настойчивый. Плащ из плотной материи не спасал. Вся одежда намокла. Корабль раскачивало, словно гигантские качели. Пальцев совсем не чувствовал, но приходилось вязать узлы.

За нами на рейде стоял линейный «Святая Троица». Он только вчера прибыл из Севастополя после ремонта. Вдруг мы увидели, как у него сорвало якорный канат, и корабль, зарывшись носом в волну, повернул в сторону берега.

– Разобьётся! – в ужасе закричал я.

Корабль гнало прямо к каменному молу с маяком. Матросы суетились на палубе. До берега оставалось не больше сотни аршин, когда удалось команде сбросить запасной якорь и остановить судно.

– Эй, кто так крепит? – снизу недовольно закричал боцман. Он указывал на нас. – Подтягивайте лучше!

Мы с Егором стояли на самом конце грот-реи. Нас взмывало вверх, так, что было видно все вокруг: бушующее море, корабли на рейде, берега сквозь пелену дождя, то бросало вниз к самым волнам: казалось, сейчас окунёмся в воду. К нам на помощь поспешили матросы.

– Ваше благородие! – сказал один из матросов. – Шли бы вы отсель. Не могете – не беритесь. – И принялся ловко крепить парус.

Нам ничего не оставалось, как слезть на палубу.

Вскоре фрегат «Казанская Богородица» понесло в море. У него точно так же, как и у «Святой Троицы» оборвало якорные канаты. Фрегат крутился, не слушаясь руля. Вскоре запасной якорь был сброшен, но судно продолжало сносить в открытое море.

– Надо закрепить его! – крикнул капитан Сарандинаки. – Подвахтенным матросам на двух шлюпках попробовать кинуть концы.

Я тут же бросился к одной из шлюпок, которую спускали на воду. К другой подбежал Егор.

– Ваше благородие, – закричал Дубовцев, и прыгнул в шлюпку вслед за мной. – Не совались бы.

Поздно! Лодку вмиг волной откатило от борта. Я еле успел поймать толстый жёсткий канат. Шестеро матросов налегли на весла. Дубовцев ведёрком вычерпывал воду, хлеставшую через борта нашего жалкого судёнышка. Я одной рукой сжимал канат, другой держал руль. Валы вздымались, и от кораблей оставались видны только верхушки мачт. Но когда мы оказывались на гребне, видели всю бухту.

Барахтались в бушующем море, казалось – вечность. Наконец удалось подгрести к «Казанской Богородице». Шлюпка, которой командовал Егор, немного отстала. Нам сбросили трап. Я первым успел схватиться за скользкие ступени, и тут волна оторвала шлюпку, а потом с неистовой силой грохнула её о борт корабля. Раздался треск. Подо мной в пенящемся водовороте я увидел Дубовцева.

– Хватайся, быстро! – и протянул ему ногу. Он ухватился за мой сапог. А меня уже тащили наверх несколько пар рук.

– Конец давай, ваше благородие, – прокричал мне на ухо коренастый боцман. Я не сразу сообразил, что изо всех сил прижимаю левой рукой к груди канат.

Матросов выловили всех – слава богу! Шлюпке Метаксы повезло больше, они заплыли под наветренный борт. Передали конец, и отплыли обратно к «Святому Павлу».

«Казанская Богоматерь» был зацеплен и крепко встал на якорь.

Ночью шторм немного утих, но небеса разверзлись нескончаемым потоком. Такого сильного ливня я не видел никогда. Вода пузырилась на палубе и не успевала вытекать. Марсовым было приказано покинуть мачты и спускаться в кубрики. Капитан «Казанской Богоматери», Мессер, высокий нескладный немец с огромным носом, только посмеивался и дымил трубкой.

– Откуда у него сухой табак? – удивлялся я, захлёбываясь в струях, падающих с неба. – И трубка не тухнет.

– Никто не знает, – отвечал боцман, утирая лицо широкой ладонью. – Заколдованный он. Вторые сутки торчит на мостике. Только кофе с ромом глотает. Другой бы давно свалился с ног, а ему – хоть бы что.

Молнии ослепительными стрелами вонзались в море, на мгновение, освещая ревущую пучину и берег с храмом Святой Софии на холмах. Гром разрывал воздух, будто десяток кораблей одновременно палили всеми бортами. Один из огненных зигзагов врезался в мачты фрегата «Григорий Святая Армения». Фок-мачта раскололась, но устояла. На судне вспыхнул пожар. Впрочем, ливень тут же его потушил. Ещё одни яркий зигзаг, и на фрегате «Сошествие святого Духа» верхушка грот-мачты вспыхнула свечой, сломалась и рухнула за борт.

Шторм продолжался три дня. Только утром восьмого сентября небо начало проясняться, а ветер стихать. Я перебрался обратно на «Святой Павел» Одежда промокла насквозь. Пришлось все с себя стаскивать и выжимать, затем обратно натягивать. Вымокло все, даже исподняя. В сапогах хлюпала вода. Шляпа превратилась в бесформенный кусок материи.

Меня и лейтенанта Метаксу вызвал к себе Ушаков. Вид у адмирала был усталый, но он бодро отдавал распоряжения и требовал крепкий кофе.

– Вы что устроили, мальчишки! – строго отчитал нас Ушаков. – Куда вы полезли в такую бурю? Что у нас гардемаринов нет? Кто вам позволил в шлюпки садиться? Вы хоть раз на вёслах ходили, лейтенант Добров?

– Все гардемарины были заняты, – попытался оправдаться Метакса.

– А если бы вы утонули? У вас, лейтенант Метакса, особая роль. Вы нужны мне живым. И вас Добров, попрошу не соваться без надобности в опасные авантюры. Император приказал вас беречь.

– Но позвольте! – возмутился я. – Мы боевые офицеры, а не самоварные барышни.

– Мы хотим испытывать трудности наравне со всеми, а не прятаться в трюме, как крысы, – поддержал меня Егор Метакса.

– Это бунт? – тихо спросил Ушаков у капитана Сарандинаки.

– Похоже на то, – согласился он, пыхнув трубкой, и грозно взглянул в нашу сторону. – Но, если им своей головы не жалко, так пусть воюют. Если судить по совести, так действительно, что они, крысы по трюмам прятаться, когда все на реях? А если по уставу, то в карцер надо их на трое суток.

– Останетесь на ужин