интересно, подбородки у воинов были гладко выбриты, зато усы свисали чуть ли не до груди. На головах высокие войлочные колпаки – юскюфы. Длиннополые красные кафтаны подпоясаны широкими кушаками. Широкие шаровары заправлены в высокие остроносые сапоги. В руках они держали алебарды. Нас янычары пропустили, поклонившись почтенному Кадыр-бею. Здесь было множество складов и магазинов. Стояли низкие казармы для невольников и большие дома для корабельщиков. На стапелях возвышались остовы новых кораблей. У пристани покачивались на волнах фрегаты со свежей дубовой обшивкой.

– Ого! – воскликнул Ушаков. – Да тут – целая империя.

– Ещё султан Селим первый, приказал заложить здесь корабли, – с гордостью ответил Кадыр-бей.

Над верфями господствовало высокое белокаменное здание с крытыми галереями, украшенное колоннами.

– Это и есть, адмиралтейство? – поинтересовался Ушаков.

– Оно самое, – подтвердил Кадыр-бей.

– Красивое, – сказал Ушаков.

– Вон на том балконе любил сиживать Гассан-паша, – указал Кадыр-бей, – на второй этаж. – Ему выносили огромное кресло, обитое зелёным шёлком. Он сидел вечно мрачный, посасывая трубку с длинным мундштуком, и гладил своего ручного льва.

Ушаков обратил внимание на остов строящегося корабля.

– По виду – линейный, – прикинул он. – Не меньше ста пушек.

– Сто двадцать, – поправил его Кадыр-бей.

– А кто строит?

– Инженер ле Брюн.

Известный мастер, – вспомнил Ушаков. – Линейный «Ориент» он закладывал в Марселе. Лучшего корабля я не встречал.

– Хусейн-паша пригласил известных мастеров. Платит им большие деньги. Султан доверяет ему казну, потому, как понимает: Турция может быть сильной державой только с мощным флотом, впрочем, как и любая морская держава. Ле Брюн сполна отрабатывает деньги, которые ему платят. Все наши каравеллы переоснастил. Корабли стали легче и манёвренней.

Мы подошли к огромному линейному кораблю с тремя орудийными палубами.

– Это – мой, флагманский, – сказал Кадыр-бей с гордостью.

– Почему на носу не написано имя корабля? – спросил я тихо у Метаксы.

– Турки корабли не именуют, – ответил он мне так же тихо. – Они различаются принадлежностью тому или иному капитану. Этот так и будет называться: корабль Кадыр-бея.

Оценивая высокий корпус судна, усиленный дубовой обшивкой, Ушаков спросил у капитана Сенявина:

– Что скажете?

– Не хуже наших, – ответил Сенявин. – Видна рука французского мастера. Глядите, какие плавные обводы.

Корабль быстроходный.

– Заметьте, днище обшито медью, – указал Ушаков. – Ракушками не обрастает.

– Да и панели дубовые в пушечных портах с умом подобраны. Малым калибром не прошибёшь.

Мы поднялись на борт. Сенявин внимательно оглядел ближайшее орудие на лёгком деревянном лафете.

– Медное, – сдала он вывод. – Клеймо французское.

– А паруса-то у них бумажные, – заметил с неудовольствием адмирал, пощупав полотно. – Негоже боевым судам под бумажными парусами ходить. Намокают быстро, да и горят хорошо. От соли в негодность приходят.

Ушаков попросил Кадыр-бея показать экипаж.

Капитан крикнул боцману, тот загудел в дудку. Из люков, словно тараканы из щелей, полезли матросы. Они быстро выстраивались вдоль бортов. Одеты в добротные блузы, все крепкие, как на подбор, откормленные. Мы прошлись по палубам. Везде порядок и чистота.

– Весьма доволен осмотром, – признался Ушаков. – Но паруса я бы посоветовал вам сменить. Бумажные паруса не для боевого корабля.

– Я передам ваше требование в Адмиралтейство, – пообещал Кадыр-бей.

В это время внимание адмирала привлёк фрегат, стоявший на другой стороне канала. Какой-то он был потрёпанный, паруса штопаные. В бортах грубые заплаты. На верхней палубе в беспорядке лежали канатные бухты, мешки, ящики.

– А это что за корабль? – спросил адмирал.

– Алжирский, – с неудовольствием ответил Али-паша.

– Он тоже приписан к нам в экспедицию?

– К сожалению, – вздохнул турецкий адмирал.

Ушаков потребовал показать фрегат. Поднявшись по трапу с полусгнившими ступенями, адмирал попросил построить команду. Вид у моряков был странный: широкие шальвары, подпоясанные кушаком. Жилеты из грубой ткани, надетые прямо на голое тело. Некоторые в фесках, другие в чалмах. Половина – босые. Сами матросы худые. Лица заросшие, что у разбойников. Бороды не чёсаные.

– Это ваши матрозы? – с удивлением обратился Ушаков к Кадыр-бею. – Они одеты по форме?

– Форма? – горько усмехнулся Кадыр-бей. – Они не носят форму. Это не матрозы, это – стадо обезьян. Я понимаю, вы удивлены. Мы, действительно набираем на алжирские корабли всякий сброд. Здесь помимо наёмных матрозов есть и невольники, и приговорённые к галерам, даже бродяги. А вы думаете, янычары пойдут служить на флот? Нет, эта служба не для них. Но вы не волнуйтесь. Хоть экипажи – поголовно воры и бандиты, у нас есть командиры с железной волей, которые смогут в нужный момент заставить этот скот сражаться, не щадя себя, и не жалея врагов.

– А офицеры из турок?

– Большинство из тунисских пиратов, но все хорошо разбираются в морском деле и понимают, что без дисциплины в море не выжить.

– Но, посмотрите, у матрозов же язвы на ногах, – возмутился Сенявин. – У вас есть на корабле лекарь?

Конечно, – невозмутимо ответил Кадыр-бей.

Кликнули лекаря. Вскоре явился высокий рыжеусый турок в ярко-малиновой феске, в широченных красных шальварах и в бежевой суконной жилетке. За ним семенили двое слуг с медицинскими саквояжами.

– Вот это усища! – усмехнулся Ушаков.

– Здравие желаю, ваше благородие, – неожиданно на хорошем русском ответил штаб-лекарь.

– Господи, – перекрестился Ушаков, внимательно вглядываясь в рябое лицо турка. – Кондратий? Кондратий Мельников, ты что ли?

– Я, ваше благородие, – ответил тот, расплываясь в довольной улыбке.

– Господь с тобой. Ты же коновалом служил в Екатеринославском полку. Как сюда-то попал?

– Так, в плен взяли. Давно уже, лет пять как. А у них тут в медицине никто не разбирается. А французские да голландские докторишки на флот идти не хотят. Тяжеловато для них. Я же, хоть и коновал, но руку вправить смогу, и пулю вытащить. А раны штопать научился, что прохудившиеся мешки с крупой.

–Ох, не завидую я туркам, – покачал головой Ушаков. – Ты погляди, они же у тебя все худые, в язвах, в коростах.

– Уж лечу, как умею, – развёл руками штаб-медик.

– Оно и видно, – невесело усмехнулся Ушаков. – Как умеешь.

На нижних палубах наблюдали грязь и смрад. Гальюны вычищены плохо. Кругом сновали крысы. Лафеты закреплены ненадёжно. Фитили лежали в беспорядке. На пушечных палубах складирован какой-то хлам, пройти можно с трудом. Среди этого хлама спали матросы, там же и ели.

Ушаков остался весьма недовольный. Покинув фрегат, все приговаривал:

– Да если бы у меня такое…. Да я бы капитана в карцер…. Нет, не в карцер, выпорол бы и выгнал из флота в три шеи! Матрозы не обучены. Карт нет. Компас только на флагманском корабле. Как они ориентируются? По звёздам что ли?

По дороге к пристани встретили капитана Селивачёва с двумя вооружёнными матросами.

– Иван Андреевич, вы куда собрались? – удивился Ушаков.

– Я, Фёдор Фёдорович, на рынок иду.