– А нормальный человек сможет объяснить ненормальному?

Пришла на другой день в двенадцать дня, а ушла в час ночи. Сидели в этой маленькой комнате. Сердобольные Ардовы нам еду какую-то присылали. О чём говорили? Не верю, что можно многие годы точно помнить, о чём люди говорили, не верю, когда по памяти восстанавливают. Помню, что она спросила меня:

– Как вы могли написать: „Отними и ребенка, и друга, и таинственный песенный дар…“? Разве вы не знаете, что в стихах всё сбывается?

– А как вы могли написать поэму „Молодец“? – возразила Анна Андреевна.

– Но ведь это я не о себе!

– А разве вы не знаете, что в стихах – всё о себе?

На другой день в семь утра (Цветаева вставала по парижской привычке рано) позвонила по телефону, что снова хочет меня видеть. В тот вечер я была занята, собиралась к Николаю Ивановичу Харджиеву в Марьину рощу. Марина сказала:

– Я приеду туда.

Пришла. Подарила „Поэму воздуха“, которую за ночь переписала своей рукой. Вещь сложная, кризисная. Вышли от Харджиева вместе. Она предупредила меня, что не может ездить ни в автобусах, ни в троллейбусах. Только в трамвае. Или уж пешком.

Я шла в Театр Красной Армии, где в тот вечер играла Нина Ольшевская[16]. Вечер был удивительно светлый. У театра мы расстались. Вот и вся была у меня Марина».

К рассказу Ахматовой надо, по-видимому, добавить, что в первый день встречи с Мариной Ивановной они не только разговаривали тринадцать часов.

За эти часы Цветаева прочитала ей и Ардовым «Повесть о Сонечке» и ряд стихотворений. Наверняка проходил обмен мнений об услышанном. Неслучайно же ночью Марина Ивановна переписывала для Ахматовой другую свою поэму.

…Две встречи великих поэтесс случились ровно за две недели до начала Великой Отечественной войны. А ровно через семьдесят дней после этой роковой даты Цветаева ушла из жизни. В «Комаровских набросках» Ахматова помянула свою собеседницу:

И отступилась я здесь от всего,

От земного всякого блага.

Духом, хранителем «места сего»

Стала лесная коряга.

Все мы немного у жизни в гостях,

Жить – это только привычка.

Чудится мне на воздушных путях

Двух голосов перекличка.

Двух? А ещё у восточной стены,

В зарослях крепкой малины,

Тёмная, свежая ветвь бузины…

Это – письмо от Марины.

Сквер Лаврентия Павловича. Когда Анна Андреевна Ахматова бывала в Москве, она останавливалась на Большой Ордынке, 17, у Ардовых. Из окна комнаты, где жила поэтесса, был виден крест колокольни церкви Климента Папы Римского.

Этот дом нравился Ахматовой своей суетой, криками, телефонными звонками, остротами и детскими пелёнками. Анна Андреевна любила вечную толчею в доме и называла скопище его гостей «станицей Ахматовой».

Сюда приходили многие. В числе нередких посетителей дома бывала и Фаина Георгиевна Раневская. Отношения между женщинами были довольно близкими. Нередко они секретничали. Современник вспоминал:

– Анна Андреевна рассказывала домашним, что, когда она хотела поделиться с Раневской чем-то особенно закрытым, они шли к каналу, где в начале Ордынки был небольшой сквер. Там они могли спокойно говорить о своих делах, не боясь того, что их подслушивает КГБ. И они назвали этот скверик «Сквер Лаврентия Павловича».

Тоже гений. Священник М. В. Ардов, вспоминая свое детство, писал: «Я иду замоскворецким переулком, а навстречу мне движется величественная и несколько отстранённая от уличной суеты фигура. Это Пастернак. Мне всегда казалось, что он движется как бы на вершок от земли.

– Здравствуйте, Борис Леонидович.

– А-а-а, – он некоторое время узнаёт меня, как бы спускается с неба на землю. – А-а-а… Здравствуйте, здравствуйте… Что дома? Как Анна Андреевна? Как мама? Кланяйтесь, кланяйтесь им от меня!»

Гуляя по переулкам Замоскворечья, Пастернак нередко наведывался к Ардовым. Там часто и подолгу останавливалась A. A. Ахматова. О своих визитах поэт обычно договаривался с ней заранее: «В столовой раздаётся телефонный звонок, и я (М. Ардов) слышу голос Пастернака:

– Анна Андреевна думает, что я приду через сорок минут, а я приду через сорок пять…»

Однажды он позвонил на другой день и сказал:

– Вы знаете, Анна Андреевна, мне кажется, что вчера я слишком мало смеялся анекдотам Виктора Ефимовича.

В. Е. Ардов был известным фельетонистом и величайшим рассказчиком. Как-то прочитав одну из его книг, Пастернак с некоторой долей укоризны заметил:

– Вы знаете, мне очень понравилось. Я думаю, вы могли бы в гораздо большей степени навязать себя эпохе.

Сын В. Е. Ардова упивался разговорами блестящего окружения отца, кое-что записывал для памяти: «Как-то после очередного звонка[17] мы с Ахматовой заговорили о великих русских поэтах XX века. Она вдруг указала мне рукой на телефон и произнесла:

– Этот сумасшедший старик тоже гений».

Беседы с Ахматовой были для Пастернака некой отдушиной. Поэтому визиты на Ордынку, 17, часто бывали спонтанными.

«Иногда Борис Леонидович приходил к нам как-то странно одетый. На нём бывала поношенная кофта явно домашнего вида. Мы удивлялись этому, но Анна Андреевна со свойственной ей проницательностью объясняла:

– Всё очень просто. Он не говорит жене, что идёт сюда, а объявляет, что хочет пройтись».

Ахматова хорошо знала не только творчество своего великого современника, но и его жизнь. В своих поездках по Москве указывала Михаилу Ардову на дома, связанные с Борисом Леонидовичем. Самым пастернаковским местом в столице считался ВХУТЕМАС (Мясницкая, 21). И однажды, кивнув в сторону статуи A. C. Грибоедова за станцией метро «Тургеневская», сказала:

– Здесь мог бы стоять памятник Пастернаку.

Она мне читает! Лето 1955 года Анна Андреевна провела в столице. В день своего рождения (23 июня) посетила A. A. Реформатского и его молодую супругу Н. И. Ильину. Александр Александрович был крупным лингвистом и, как знаток малейших нюансов русского языка, очень интересовал Ахматову. Супруга учёного была страстной поклонницей поэтессы и при всякой возможности старалась держаться рядом, о чём и поведала в воспоминаниях «Дороги и судьбы».

«Я часто видела Ахматову, однако всё ещё ощущала скованность в её присутствии. Помню тёплый летний вечер, мы с ней сидели в сквере на Ордынке, куда Анна Андреевна ходила иногда подышать воздухом, больше молчали, чем говорили. Затем я проводила Ахматову до дверей её квартиры. Хотела проститься.

– Зайдите, посидите со мной немного, – предложила Анна Андреевна.

В квартире тихо, кажется, кроме домработницы, нам отворившей, дома не было никого.