предпосылали вежливое «мисс». Преподавали в колледже превосходные специалисты, и занятия по каждому предмету проходили в разных аудиториях — все это было необычно, и я все больше увлекалась учебой.

Дж. Б. сказал, что видит в моих экзаменационных работах признаки литературной одаренности. Его лекции по английской литературе и интерес, который он проявил к моим писаниям, окрыляли меня. До тех пор никто еще не придавал значения моим литературным опытам. Я взялась за немецкий и физиологию и занималась с радостным одушевлением, стараясь не ударить в грязь лицом перед Дж. Б.

И только по арифметике я не оправдала его ожиданий. Никакие усилия не помогали — я всегда выходила побежденной из схватки с цифрами. Неизменно мягкий, терпеливый Дж. Б. сам натаскивал меня; подолгу сидел рядом со мной и объяснял задачи, которые мне казались неразрешимыми. Чтобы поступить в университет, мне предстояло на вступительных экзаменах сдать какой-нибудь раздел математики; под руководством Дж. Б. я испытала свои способности в алгебре и геометрии. С геометрией было особенно плохо, так что Дж. Б. решил сосредоточить все усилия на алгебре. Сколько дополнительных уроков провел он со мной, беспокоясь, как бы мои надежды на университет не рухнули из-за провала по математике! И когда я сдала-таки алгебру, нам казалось, будто мы сотворили чудо.

Пожалуй, я тогда больше была благодарна Дж. Б. за то, что он столько трудов положил на эту алгебру, чем за высокую оценку и поощрение моих литературных опытов. Ему очень понравился мой очерк, помещенный в школьном журнале и удостоившийся похвалы преподавателя английского языка из какого-то немецкого университета. Одна наша учительница вышла замуж за этого преподавателя, она-то и передала в письме мнение мужа: он считал, что девочка, написавшая очерк, «со временем станет знаменитой писательницей».

Сколько радости это мне доставило! Удивительно было слышать такой отзыв о своем собственном сочинении. Я немедленно возомнила, что действительно стану «знаменитой писательницей», и для этого начала с пристрастием изучать произведения великих писателей, стараясь разобраться в композиции рассказов, понять, почему одни рассказы получаются удачнее других.

Еще до того как мы научились грамоте, мама читала мне и братишкам «Пересказы из Шекспира» Лэма и «Сказки дремучего, леса» Готорна. Я просматривала большое иллюстрированное издание Шекспира, принадлежавшее отцу, еще до поступления в колледж, а «Илиаду» в переводе на английский отец иногда читал нам вслух. Позже, роясь на книжных полках отца, я нашла «Портняжку Ресартуса» и «Французскую революцию». Яркий язык, цветистый, торжественный слог Карлейля покорил мое воображение. Именно так надо писать, решила я, и кончилось тем, что Дж. Б. стал даже меня поддразнивать из-за моей, как он говорил, «велеречивости».

Тогда, зная любовь Дж. Б. к изысканному языку и поэтической образности, я перешла на этот стиль. И Дж. Б. действительно хвалил меня; но однажды, когда для еженедельного сочинения нам дали тему «Сад и огород», я поддалась искушению и написала его так, как мне самой хотелось; я знала, что в остальных сочинениях будут фигурировать по большей части зеленые лужайки, розы да яркие цветочные клумбы; вот я и решила описать заброшенный огород с грядкой пустившего стрелки лука и старую белую лошадь, пасущуюся среди его длинных серебристых стеблей. Сочинение явно бросало вызов вкусам моего наставника-поэта, но, как ни странно, Дж. Б. оно понравилось. Он даже прочел то, что я написала, всему классу. Я позабыла об этом случае, и только много лет спустя один мой школьный товарищ напомнил мне о нем.

Большинство одноклассников знали, что мне ничего не стоит написать сочинение. И вот они предложили делать за меня задания по арифметике в обмен на сочинения, которые я буду писать за них. Это удобное соглашение довольно долго соблюдалось, к великому удовольствию обеих сторон, пока в один прекрасный день Дж. Б. не сказал: «На этой неделе я получил шесть сочинений от мисс Причард и ни одного от шести ее друзей».

Конечно, мои знания по арифметике пострадали, но в этой области я все равно была безнадежна. Когда результаты экзаменов заносили на доску у входа в школьный зал, Дж. Б. обычно писал: «Мисс Причард — полный провал».

8

Мне было пятнадцать лет, когда отец впервые повел меня в театр.

Мы смотрели «Генриха V» с Джорджем Райнольдом в роли «прямодушного короля Генриха». Я была совершенно зачарована ожившими на сцене историческими событиями, ритмом и звучностью длинных монологов и самим Джорджем Райнольдом в синем бархатном одеянии и серебряных латах, но больше всего — принцессой Екатериной. У актрисы, игравшей французскую принцессу, был изумительно красивый голос.

После представления, идя с отцом по Бурк-стрит, я двигалась словно в трансе, ошеломленная и восхищенная всем, что мне довелось увидеть. Желая, по его словам, «умерить мой восторг», отец говорил о «романтическом ореоле, окружающем сцену», объяснял, что вблизи актеры и актрисы, вымазанные гримом, вовсе не так уж красивы и что костюмы их слишком кричащи. Но меня ничем нельзя было отрезвить.

— А ее голос? — сказала я. — Ведь голос-то у нее настоящий!

— А, это ты про принцессу Екатерину, — сказал отец со смехом. — Да, голос у нее приятный. Между прочим, ты знаешь, считается, что она наша родоначальница. — Новость эта была столь же захватывающей, как и все остальные восхитительные вещи, которые я видела и слышала в тот вечер.

Когда я спросила, как это принцесса Екатерина может быть нашей родоначальницей, отец ответил:

— О, это такое семейное предание. Спроси у тети Агнес.

Назавтра же я выучила всю сцену между Генрихом и Екатериной; и день за днем, оставаясь одна, декламировала ее наизусть, играя и за Генриха, и за принцессу:

Король ГенрихА вы, прекрасная Екатерина, Могли б вы научить словам таким солдата, Что были бы приятны слуху дамы И сердцу донесли любовную мольбу. ЕкатеринаВаше величество меня смеется: я не могу говорить ваш английский.

Отец с мамой наблюдали за мной с интересом, но и не без тревоги, подозревая, что я «заболела сценой». Так оно и было. Новый мир раскрылся передо мной; но прошло много времени, прежде чем мне было позволено еще раз хоть одним глазом заглянуть в него.

— Упаси боже! — воскликнул отец, когда я сказала ему, что хочу стать актрисой.

При первом же удобном случае я отправилась к тете Агнес и спросила ее о принцессе Екатерине.

Она сказала, что знает немного, только то, что в детстве слышала от отца: когда Генрих V умер, жена его, французская принцесса Екатерина, вышла за Оуэна Тюдора, дворянина из Уэльса, и поселилась с ним в Уэльсе. Их сын