вперёд, в холл, опираясь на локти. Но в тёмном холле, косо освещённом из коридора, что-то свисающее с потолка отбрасывало на стену длинную тень. И слегка раскачивалось, поскрипывая верёвкой. Длинный силуэт в мешковатой одежде, и ноги… Ноги! Одна чуть короче другой, в стоптанных тапочках, причём один соскользнул и валялся на полу. И висельник начал медленно поворачиваться, а Пашка чувствовал, словно его тело растворяется, превращаясь в безжизненную губку. Он уже не мог ползти, а только лежал и в последних проблесках отчаяния смотрел на свисающее тело. Оно повернулось – и над сжатой кушаком шеей он узнал посиневшее, в разбитых очках лицо Георгия Афанасьевича. Оно застыло в неподвижной гримасе смерти… но губы его внезапно дрогнули.

11

– Эй! Вот он! Лежит…

– Что с ним?

– Не знаю… ну и вонища здесь.

– Думаешь, это от него?

– Да не похоже…

– Проверь пульс, ты же умеешь.

– Ага! А вдруг опять…

– Проверь! Я рядом постою.

– Хорошее утешение!

Голоса доносились как из-под воды, а до запястья кто-то боязливо дотронулся дрожащими пальцами.

– Есть! Пульс есть! Паш? Эй, Паш? Не отвечает!

– Надо водой его, я так видел…

– Ну так принеси!

После еле слышных шагов Пашка ощутил, как по лицу полилась приятная прохлада. И тут же в лоб прилетела мыльница, в которой и принесли воду.

– Ты что! Ну и руки у тебя! – возмутился знакомый звонкий голос.

– Ой, выскользнула… мыльница скользкая, потому что там было мыло…

– Ты любого пациента угробишь.

– Я нечаянно. У него дрогнули веки!

– Неси ещё воды…

– Хватит! – выплюнул Пашка, чувствуя во рту, куда попала вода, обжигающий привкус мыла. – И правда пришьёте…

Взволнованные лица Белки и Хомяка склонились над ним. Сначала он различил их как сквозь туман, потом чётче.

– А мы думали, ты умер, – откровенно заключил Белка.

– Ну спасибо, – Пашка сел, прислонившись к стене. Вдоль окон гардероба на пол падали лучи полуденного солнца. Голова трещала, а нос словно забили гипсовой смесью. – Какой сегодня день?

– Среда, двадцать пятое, – отозвался Хомяк.

Пока эти сведения никак Пашке не помогли.

– А давно мы с вами виделись?

– Да пару дней назад… ты нас тогда домой выгнал… ну помнишь, как нас завхоз поймал… то есть, чуть не поймал… мы тогда побежали…

– Понял! – нетерпеливо прервал Павел сбивчивые Белкины объяснения. Значит, он здесь только ночь пролежал. Воспоминания начали как сонный медведь ворочаться в голове, и он опасливо глянул в холл – но с потолка, конечно, никто не свисал. Значит, сон… и голодные галлюцинации.

– А что с тобой случилось? – робко спросил Хомяк.

– Там дверь закрыта? – резко отозвался Павел.

– Какая дверь?

– Да к сторожу!

– А чего ей быть открытой-то? – Белка подошёл к двери. – Ой, в ней ключи торчат…

– Запри и вытащи ключи! – скомандовал Павел. Белка выполнил поручение.

– Ты что, ходил туда? Зачем?

– Долго объяснять…

– Ну расскажи!

– Жрать хотелось! А там холодильник! – рявкнул Пашка, чрезмерная активность Белки его уже раздражала.

Белка с Хомяком многозначительно переглянулись, потом Хомяк робко засуетился:

– Мы тут… то есть я, тебе поесть принесли… подумали, что голодный наверно. Ты вчера весь день не звонил, не писал…

Из кармана своих широких шорт Хомяк извлёк завёрнутые в полиэтиленовый пакетик бутерброды. Надо признать, представляли они собой плачевное зрелище: сыр расплылся, а масло так и вовсе всё впиталось в булку и исчезло. Хомяк же с гордостью сообщил:

– Я сам делал!

– А идея была моя! – тут же добавил его друг.

Пашка проглотил бутерброды, толком не чувствуя, что ест. Затем попытался встать, но у него не получилось. Белка заботливо протянул ему руку. Однако Павел только бросил на него презрительный взгляд, опёрся на стену и всё-таки встал. Пошёл в туалет, сунул голову целиком под кран, потом напился воды прямо из крана. Его спасители торчали тут же и с любопытством за ним наблюдали.

– А почему ты на полу лежал? Что случилось? – первым не вытерпел Белка.

– Есть ещё жратва? – вместо ответа сказал Павел.

– Нет…

Он вздохнул, посмотрел в зеркало. Благодарить их ему или злиться? Второе ему хотелось больше, но ведь злиться на кого-то кроме себя было глупо в данной ситуации. Он ведь всё заварил… и получил что хотел – ключи и целую школу в распоряжение. Но не той ценой, что планировал! Хомяк, особо сведущий в еде, отвлёк его:

– В школе же должна быть кладовка с продуктами! Обязательно! Не могли же они всё использовать, помнишь – ты сам говорил!

Павел посмотрел на него снисходительно:

– Первая здравая мысль, Хомячина, – сказал он и вышел из туалета. – Пошли.

– А куда?

– Туповат ты всё-таки, парень. В столовую!

Белка с Хомяком радостно устремились за ним. Эти несколько панибратских фраз, брошенных им, взбодрили их и дали ощутить дружеское к ним отношение.

Редко кому удавалось побывать в школьной кухне. Она была одним из тех скрытных, таинственных мест, куда ученики не могли попасть вовсе. Пашка, впрочем, всё же там был: как-то в школу привезли новые электрические плиты, и он оказался одним из тех «крепких мальчиков», кого можно без особого ущерба образовательному процессу забрать с урока с целью эксплуатации детского труда. Сначала они с ещё несколькими такими парнями, под чутким руководством завхоза, выкорчевали старую рухлядь, а потом заносили новую, ещё упакованную технику. Ему хорошо запомнились огромные чаны, где толстоватая приземистая повариха размешивала некую жижу, которая впоследствии именовалась пюре или овсяной кашей. Запомнился запах подгоревшего масла и что-то прогорклое, кислое. И крахмал, которым разило от чана с киселём. Но Пашке понравилось в этом царстве школьного скупердяйства; он съел бы там всё, не обращая внимания, насколько это качественно или полезно. Тогда их труды вознаградили парой жареных пирожков с картошкой, что стоили в буфете двадцатку – он и тому был рад.

Сейчас кухня пустовала, как и все прочие помещения школы. Вся посуда была убрана в шкафы, чаны закрыты гигантскими крышками, и только вытяжки как и прежде разевали над плитами свои чёрные пасти. Пашка проверил несколько шкафчиков, Хомяк и Белка тоже рыскали тут и там. Но обнаруживали убранную на хранение кухонную утварь и больше ничего.

– А где еда? – разочарованно промямлил Хомяк, разводя руками.

– Тебя что, кормят мало? – Отозвался Пашка. – Тебе ли жаловаться.

Холодильники были отключены. В коридорчике за кухней их поджидал сюрприз, так знакомо и так неприятно попахивающий: в одну из ловушек попала крыса, да так и лежала там, никем не убранная. А Хомяк, конечно же, наступил в миску с крысиной отравой-липучкой.

– Теперь тебе сандалии менять придётся, – заметил Белка,