Она уже настроилась работать у Гарика и была разочарована.

– Нет, не против, – вполголоса успокоила ее Ольга. – Наоборот, он очень доволен. Просто выпендривается. Надо же поиздеваться, унизить поверженных конкурентов… Да, Гарик, я слышу. Завтра к десяти. Хорошо, поняла. Будем. – Она отключила вызов и печально взглянула на Юльку. – Ну, вот мы с тобой и наемные рабыни. Мастерская экономкласса. Этим все сказано.

– Не переживай. – Юлька обняла подругу. – Мы же решили, что это временно. Будем копить, покупать только самое необходимое. В конце концов я спрошу у деда – может, он разрешит тебе переехать ко мне. Тогда сэкономим на квартплате. Через пару месяцев возьмем кредит и откроем новый салон. Всего пару месяцев потерпеть, а, Оль?

Ольга с благодарностью посмотрела на Юльку и кивнула.

– Радость ты моя! Что б я без тебя делала? Наверное, ты права, и надо смириться. Посмотрим, что будет завтра.

Гарик встретил подруг далеко не так радушно, как в прошлый раз. Видно было, что фортуна ему действительно улыбнулась – он заметно поправился, обновил гардероб, на лице его прочно обосновалось выражение сытости и довольства.

– Ну вот, давно бы так, – назидательно проговорил он. – А то носы воротили. Москва, как говорится, она…

– Слезам не верит, – язвительно перебила его Юлька.

Гарик с ходу начал ее несказанно бесить. Шел бы он к черту со своими нравоучениями.

– Вот-вот, именно, слезам не верит, – подхватил он, не расслышавший иронии в Юлькином тоне. – Пойдемте, покажу вам рабочие места.

Они прошли в зал, и Гарик остановился в самом дальнем углу.

– Вот, – с гордостью произнес он.

Юлька с грустью смотрела на узкое, потертое кресло и крошечную тумбочку, в которой даже щипцы с трудом поместятся. А главное – темнота. Окно далеко, о естественном освещении придется забыть. А Юлька любила его – при нем волосы выглядели иначе.

– Темновато тут у тебя, – не сдержалась она.

– Подумаешь. – Гарик небрежно пожал плечами. – Лампу включи и будет светло. Форму вам завтра выдадут. Вон, там клиенты сидят. Можешь брать их.

Он кивнул на диванчик у входа, где дожидались своей очереди пожилой мужчина с неопрятной копной давно не стриженных волос и непонятного возраста тетка с хозяйственной авоськой. Юлькин наметанный глаз моментально оценил обоих. Клиенты явно не из богатых, постоянными такие не станут. Один раз придут сюда, другой – туда, где еще дешевле, а третий и вовсе пропустят, оставаясь нестрижеными и некрашеными. Тем не менее она подошла к мужику и вежливо пригласила его пройти за ней.

Мужчина сел в кресло, лицо его было пасмурным и замкнутым. Юлька добросовестно стригла и чесала его жесткие с проседью волосы и мысленно беседовала с Владом.

«Посмотри. Ты этого хотел? Что ж, будь по-твоему. А ведь все могло быть иначе. Совсем иначе».

Она с грустью вспомнила их салон. Маленький зальчик, оборудованный ими с такой любовью. Красиво расставленные на полочках и столиках флакончики, коробочки и другая приятная мелочовка. Стильные постеры на стенах. Живые цветы на подоконниках. И Жакоша, бывший душой их детища. Теперь эта душа томится в одиночестве в Ольгиной съемной квартире…

Да, у них действительно была мастерская, – место, где хочется творить красоту, где рождаются самые смелые замыслы и дерзкие эксперименты. А этот огромный, но холодный и сиротливый зал похож на заводской конвейер, где бездушные ножницы с утра до вечера стригут такие же безликие, неживые волосы. Только и слышен лязг, завывание фена да звон трамвая за окнами…

Юлька не заметила, как прошел день. Клиентов было много, они шли один за другим, она только успевала убрать волосы с пола да поменять накидку. К вечеру ноги ее гудели, а в глазах рябило от разномастных, неухоженных прядей.

Пришла Ольга, злая и усталая. Гарик увел ее дальше в коридор, где находился маникюрный кабинет.

– Черт знает что! У этого козла половина лаков высохла. Машинка не работает, сушка – тоже. Придется все свое нести, а не хочется! Как не хочется, Юляш! Я за все это такие деньги отдала, все дорогое, качественное.

– Ну не неси все. Возьми только самое необходимое, – посоветовала Юлька.

– Ты ж моя хорошая. – Ольга, повинуясь какому-то порыву, обняла ее и прижала к себе. – Знаешь что? Поедем ко мне? Купим пивасика, посидим, потрещим. Отметим первый день добровольного рабства.

Юлька только обрадовалась Ольгиному предложению. В самом деле, ну что она будет сидеть одна в квартире, как сыч, и неотступно думать о Владе?

– Я согласна. Только чур без пива. Лучше приготовим что-нибудь легкое и полезное.

– Пчелка ты моя, – ласково проговорила Ольга. – Та тоже целый день трудится, а питается только цветочной пыльцой.

По дороге домой девчонки заехали в супермаркет и накупили еды, прихватив все-таки банку пива для Ольги и пачку корма для Жакоши. Они сидели на крохотной кухне, ели и болтали, вспоминая школьное детство. Как играли во дворе в салки с соседскими мальчишками, шили куклам платья из лоскутков, найденных в комоде у Юлькиной матери. Как в первый раз пошли на дискотеку в шестнадцать и отбивались от приставших к ним на остановке пьяных парней.

– Хорошо, что мы уехали оттуда, – сказала Ольга, потягивая пиво. – Все у нас образуется. Откроем свой салон, будем процветать. Замуж тебя выдадим. – Она подмигнула Юльке. Та весело рассмеялась. – Да-да, нечего смеяться, – строго произнесла Ольга. – Выдадим. За юриста.

– Почему непременно за юриста? – удивилась Юлька.

– Потому. Муж должен быть солидным и серьезным. Правда, Жакоша? – Ольга посмотрела на попугая.

– Пр-равда! – подтвердил тот и переступил по жердочке когтистыми пальцами.

– Вот видишь!

– Ну хорошо, у меня – юрист. А ты за кого выйдешь? – спросила Юлька.

– А я за доктора.

– Тебе нравятся доктора? Брр, не люблю их. – Юлька поежилась, вспомнив, как единственный раз в жизни лежала в больнице с аппендицитом.

– А я люблю, – сказала Ольга, и глаза ее заблестели. – Особенно смотреть, как они руки моют. Песня, а не зрелище.

– Тоже мне песня, – фыркнула Юлька. – Что в этом особенного?

– Не скажи. Вот у меня в детстве был хронический отит, мать меня водила в больницу. Там врач, Федор Федорович его звали. Лет сорок ему было, а может, и меньше. Мне он казался очень взрослым, почти пожилым. Высокий, худой, всегда в белом халате и маске. А над ней глаза, добрые такие, понимающие. Он усаживал меня на кушетку, а сам шел к раковине мыть руки. Как он это делал! Сначала включал воду, потом брал мыло и долго тер его между ладоней. Получалась белоснежная пена, пышная, как будто он взбивал молочный коктейль. И пахла она так вкусно, душисто и чисто. А Федор Федорович все намыливал и намыливал свои ладони, пена росла, превращалась в белоснежный искрящийся шар. Я смотрела на него, как завороженная. Потом он опускал руки под струю воды, и пена медленно расползалась на клочки, исчезая в решетчатом отверстии раковины. А Федор Федорович вытирал руки белым вафельным полотенцем, брал со стеклянного столика блестящую трубку и шел ко мне – смотреть мое ухо.