«Наконец, бедного Брюске заподозрили в кальвинизме и что он ради этого терял и уничтожал пакеты и депеши короля, в которых заключались серьезные распоряжения относительно действий против гугенотов. Но это был вовсе не он, а его зять, если только последний действительно был гугенотом, это и погубило и его тестя, и его дом, который был разграблен во время первых смут. Брюске пришлось уехать из Парижа, и он приютился у мадам де Бульон в Нойянте и у мадам де Валентинуа, которая поместила затем шута у себя в память умершего короля Генриха II. Оттуда он написал письмо де Строцци[51], сыну маршала (о котором мы говорили), прося его ради памяти отца выхлопотать ему прошение, чтобы он мог окончить свою жизнь в мире и покое. Но ему недолго пришлось прожить в мире и покое, так как он вскоре умер».

Однако просьба, представленная г. Строцци Екатерине Медичи, которая благоволила к сыну маршала уже потому, что он был флорентийцем и милостиво приняла просьбу Брюске. В придворных отчетах во время царствования Карла IX за 1505 год, о чем упоминает Жаль, значится, что для Брюске была куплена щегольская обувь по случаю какого-то празднества, на котором присутствовали почти все придворные Карла IX. Следовательно, в упомянутом году Брюске еще числился в штате короля. Но уже в то время знаменитый шут был только тенью самого себя – печаль и горе сильно изменили его. Быть может, он занимал только почетное место в штате короля как свидетель предыдущих царствований. Но как бы то ни было, очевидно, что Брюске умер в 1565 году, совершенно противоположно Дедре и Дюродье, которые утверждают, что он умер у мадам Валентинуа в 1562-м или 1563-м, Брюске, следовательно, фигурировал в течение трети века от 1535 до 1565-го, играя роль официального королевского шута; самая счастливая жизнь Брюске была во время царствования Генриха II. О Брюске можно поистине сказать, что это был регент хора шутов, находившихся на официальной королевской службе.

VI

Шуты на официальной королевской службе. – Современники и последователи Брюске. – Тонен. – Регистратор Лорриса. – Сибила. – Матюрина безумная. – Шико.

У Брюске также были и товарищи при дворе Генриха II. Конечно, его преимущество в искусстве шутовства было настолько велико, что ни один соперник не осмеливался оспаривать у него первенство и поднимать жезл против его жезла. Но Брюске не всегда был при дворе; как почтмейстер, он должен был исполнять и свои служебные обязанности, и ему часто приходилось удаляться от двора. Иногда ему приходилось сопровождать какого-нибудь вельможу во время его дипломатического путешествия или какую-либо другую особу, как, например, кардинала Лотарингского, следовательно, для Брюске необходим был помощник, который мог бы развлекать короля во время отсутствия главного шута.

Этот помощник назывался Тонен или Тони, уменьшительное от Антуан. Он последовательно развлекал Генриха II, Франциска II и Карла IX с 1556 года, когда его имя фигурировало в первый раз в отчетах двора и до конца 1572 года, хотя, вероятно, он оставил должность королевского официального шута за несколько времени до своей смерти.

Брантом в своей книге «Знаменитые люди», рассказывая нам о Тонене, которого он хотя и не сравнивает с Брюске, но к которому все же относится несколько пристрастно.

«Сначала Тонен был шутом принца Орлеанского[52], он выпросил шута у матери, хотя она отдала его неохотно, думая посвятить Тонена церкви, чтобы тот молился за двоих из своих безумных братьев. Один из них назывался Гизин, а другой, имени которого я не припомню, принадлежал кардиналу Ферраре. Королева в данном случае выказала слишком большую наивность, потому что маленький Тони был еще безумнее своих братьев.

Но Тонена скоро так выдрессировали, что он сделался настоящим шутом; его научили всевозможным фарсам и шуткам, так что он нисколько не был хуже других шутов, занимавших официальную должность при королевском дворе. После смерти принца Орлеанского Тонен перешел к королю, который очень любил его и даже приказал Ронсару[53] написать в стихах биографию шута».

Но Тонен был прославлен не только Ронсаром и любимым королем, благосклонностью которого пользовались очень немногие, но даже заслужил милость у коннетабля де Монморанси; известно, что этот ужасный коннетабль не щадил никого и от него доставалось не только придворным, но и президентам, и советникам, и судьям. Он их называл ослами, телятами, глупцами и вообще считал их всех фатами.

Этот жестокий воин был неумолим относительно всякого рода возмущений: возмущений крестьян, бунтовщиков против налогов[54], весьма частых возмущений кальвинистов, бунтовщиков против Гизов; он совершенно спокойно прогуливался по сожженным им деревням и селам с четками в руках или же ходил между повешенными им несчастными или разрубленными на куски, что и послужило поводом к поговорке: «Избави нас, Боже, от молитв коннетабля!» Этот старый солдат, который никогда не улыбался во время своих служебных обязанностей, любил пошутить и посмеяться у себя за столом. Он любил и маленького Тони, которого часто сажал с собою обедать и обращался с ним, как с маленьким королем: если же его пажи и лакеи осмеливались сделать этому шуту неприятность, то коннетабль приказывал наказывать их розгами. Но Тонен был очень хитер и часто жаловался на пажей и лакеев безо всякой причины, лишь бы только потом посмеяться над ними… Коннетабль любил этого шута, потому что его любил король и, кроме того, еще потому, что он был очень забавен. Тонен называл коннетабля своим отцом и, как казалось, был к нему привязан, но только до известной степени. Сам коннетабль рассказывал, что Тонен, несмотря на свое безумие, был настоящий придворный и обыкновенно заискивал только у таких лиц, которые пользовались милостями короля, и он, коннетабль, испытал это на самом себе, именно в то время, когда он впал в немилость после смерти Генриха II[55].

Конечно, Тонен не обладал гибкостью ума Брюске, но все же он был настолько хитер, что понимал обязанности придворного состояния в том, что всегда следует поворачиваться к восходящему светилу.

Рядом с Брюске и Тоненом фигурировали в придворных отчетах и имена других шутов в царствование Франциска I и Генриха II. Из них мы назовем мэтра Мартена, называемого Балльи и принадлежавшего к дому герцогов Орлеанского и Ангулемского; мадам Рамбулье, Катло и Ли-Жардиньер находились в штате Маргариты Наваррской, сестры Франциска I. Но нам известны лишь имена этих шутов, и то благодаря только аккуратности отчетов по расходам