Не так давно люди плевали на ворота нашего дома. А теперь хотели платить деньги за то, что он символизирует, возможно, предложить роль моего отца какому-нибудь подающему надежды серьезному характерному актеру, мечтающему пробиться в мир главных кинопремий после воплощения серии многослойных, нравственно неоднозначных белых мужчин в независимом кино.

Каждый день я получал сообщения от Петра с детальным списком задач, которые следовало закончить до прибытия к цели. Проверка фильтров, очистка сенсоров, более жесткая программа тренировок, чтобы подготовить меня к возможным внештатным ситуациям, видеочаты для поддержания гордости в налогоплательщиках. Я послушно все исполнял, не испытывая особого восторга. Я мог думать только о существе, его весе, голосе, пренебрегавшем звуковыми волнами, или о Ленке, неспособности ЦУПа найти ее, молчании. Моя обида на нее росла, несмотря на все усилия.

Гонка к облаку Чопра виделась теперь несвоевременной, а возможно, даже не стоящей ни времени, ни денег перед лицом внеземной разумной жизни. Но облако тем не менее лежало впереди, видимое и судьбоносное для землян, а существо исчезло так же быстро, как появилось, и легкие головные боли, которые оно после себя оставило, стали казаться надуманными. И Ленка, и существо оставили меня на произвол моей миссии. Плоть моя относилась к черной работе с сухим профессионализмом, а разум бесцельно блуждал, то маниакально, то пассивно, как назойливая муха, мечущаяся по спальне, разрывающаяся между свободой, предлагаемой льющимся в окно солнечным светом, и безлимитным шведским столом из рассыпанных по темным углам крошек.

Через шесть дней и восемнадцать часов после исчезновения существа я сидел в кресле за Панелью и проверял перед сном почту. Петр отослал мне сообщение от министерства внутренних дел. Прикрепленный файл назывался «Ленка П.». Текст был следующий:

Подарок от сенатора Тумы. Агент госбезопасности присматривает для тебя за Ленкой.

П.

Я открыл документ.

Объект впервые замечен выходящим из здания ратуши в Пльзене. По сравнению с предоставленной фотографией № 3 заметен значительный контраст – волосы коротко подстрижены и выкрашены в красно-оранжевый цвет, более резкие скулы из-за сброшенного веса. Объект уверенно вошел внутрь с телефоном возле уха. Согласно записи телефонных разговоров, она звонила матери. Другие звонки были сделаны подруге в Праге и знакомому в Пльзене.

За знакомым будет установлена слежка на предмет возможной связи. Объект подъехал к супермаркету, где купил полкило постной ветчины, камамбер, три цельнозерновых булочки, две бутылки каберне совиньон и батончик «Баунти». По всей видимости, объект закупает провизию только на один прием пищи. Вечерняя активность ограничена пересмотром «Симпсонов», потреблением купленных продуктов и записями в тетрадь, к которой наш агент еще не получил доступа. Стоит отметить, что перед сном объект употребил целую бутылку красного вина и выкурил семь сигарет «Мальборо» с ментолом.

В соответствии со своим заданием агент воздержался от наблюдения за спальней объекта и не входил в квартиру. Осмотр через окно показал аккуратную гостиную с минимумом мебели, без картин, постеров и книг. Телевизор размещен на дешевом столике. Единственным существенным предметом мебели в доме является кожаный диван, а значит, объект не предполагает постоянное проживание. Наблюдение будет продолжено…

Я закрыл сообщение. Знакомый. Возможная связь. Может, слежка была ужасной затеей – чувство вины перебивало то слабое облегчение, которое она дала. Но вина из-за слежки за Ленкой не могла пересилить неожиданную жажду, которую открыл во мне этот отчет – знать обо всем, что она съела, о чем говорила, о каждом вздохе, который, возможно, посвящался мне, о запахе, который мог напомнить ей, как мы будили друг друга. Что угодно могло стать ключом к ее возвращению.

«Спасибо, это очень важно», – написал я Петру.

Я потер покрасневшие глаза и выключил в Гостиной свет – привычка, от которой никак не мог избавиться, несмотря на безлимитную солнечную энергию в моем распоряжении. Почему-то не щелкнуть выключателем казалось расточительством.

Пробравшись в кухню за полуночным перекусом, я подскочил.

Открытая дверь холодильника и стойка были перепачканы шоколадной пастой. По отсеку летала разломанная пополам белая крышка, а передо мной в воздухе висело существо, и две его ноги выскребали изнутри банку с «Нутеллой». Существо пару раз моргнуло и протянуло банку мне.

– Мне стыдно, – сказало оно. – Похоже, у меня развилась неспособность противостоять импульсам, когда речь заходит о земных орехах.

Дрожащей рукой я принял банку.

– Ты снова здесь.

– После нашего неприятного столкновения мне требовалось время для медитации и переосмысления. Ты должен понять, что наша стычка далась мне нелегко.

Я подошел к шкафу, вынул упаковку с тортильями, намазал на них ореховое чудо и свернул в анорексичные буррито. Ноги существа подрагивали – вероятно, признак волнения.

– Я рад, что ты здесь.

– Перед моим убытием ты спрашивал имя. Наш вид не имеет опознавательных знаков, личности. Мы просто существуем. Тебе будет легче, если станешь звать меня по имени?

– Да.

– Назови меня именем умного человека. Короля-философа или великого математика.

Я мысленно перелистал каталог великих людей, поразительную летопись, сверкавшую сквозь запятнанные страницы истории. Их было так много – достаточно, чтобы ненадолго превратить кого угодно в неуемного оптимиста, – но нужное имя возникло с такой уверенностью, будто во мне заговорил призрак Адама, впервые называющего все сущее. Когда-то Адам указывал на ничто и провозглашал: «кролик». И ничто становилось кроликом.

– Гануш, – сказал я.

И нечто стало Ганушем.

– А что он совершил? – поинтересовался Гануш.

Я протянул буррито, и Гануш взял его зубами. Он жевал с сомкнутыми губами и закрытыми глазами, издавая низкое рычание, будто большая собака, выпрашивающая лакомство, а низ его живота раскачивался туда-сюда. Не знаю, с чего я решил, что это «он», не видя никаких гениталий.

– Он сконструировал астрономические часы в Праге, Орлой. Позже город нанял головорезов, которые ослепили его раскаленными железными прутьями, чтобы он не создал другие. С окровавленными глазницами Гануш одним движением руки остановил часы, и никто не мог починить их целых сто лет.

– Он был астрономом.

– Да. Исследователем. Как ты.

– Я буду называться Ганушем.

Существо устроилось на полу, не обращая внимания на нулевую гравитацию. Оно вытянуло ко мне ногу, а губы, вернувшие былой ярко-алый цвет, растянулись в широкой улыбке. Я тронул кончик ноги, почувствовав под волосками жесткий гладкий панцирь. Кончик был горячий, как чашка свежего чая. Я сделал еще два буррито.

– Почему ты выбрал меня? – спросил я Гануша.