Схватила бабушка пучок свежей крапивы, что на сушку у печки повесила, и давай учить непутёвого соседа по ягодицам! Васька удочку из рук выпустил, а сам прочь из избы припустил так, что галоши потерял.

— Вот негодник! Вот хулиган! — причитала запыхавшаяся бабка. — Я к нему со всей душой, как к родному! А он вон чего удумал! Кота моего на кочергу ловить!

Ваську во дворе гуси встретили, за штаны да пятки пощипали. За друга своего лохматого несколько кругов вокруг дома соседа гоняли.

А в тем временем в доме…

Лежит Кузьма на полу, глазки закрыты, почти не дышит, мышку к сердцу прижимает. А та тоже не шелохнется. Только лапами в кусочек сыра вцепилась и так потихонечку, чтоб никто не заметил, с уголка подгрызает.

— Не дышит! — схватилась за сердце баба Маша. — Ой, а что это? Мы-ы-ы-ышь… — рассмотрела, что в лапах у кота, бабушка и легла на пол рядом с котом.

— Пии-и-и… — сказала мышка и откусила кусочек сыра.

— Валерьянки! — выдохнул Егорка и бросился к шкафу, где бабушка хранила лекарства.

— И мне, — чуть слышно прошептал Кузьма, открывая один глаз и глядя на склонившегося над ним Мефодия, — триста капель в молоко.

— Хватит притворяться! — забухтел Пихто. — Ничего с тобой не сделалось, даже ни одной жизни не потратил. А вот с хозяйкой беда! Нельзя в таком возрасте так нервничать.

Дед достал из мешочка, что всегда носил на поясе, шкатулку, открыл её ключиком, что висел у него на шее, и достал маленький стеклянный флакончик. Присел рядом с Марией Сергеевной и капнул несколько капель ей в рот. Через пару секунд бабушкины щёки порозовели, она открыла глаза, вздохнула.

— Ох, вроде отпустило, — приподнялась она с пола и села на подставленный дедом стул. Тут и Егорка с валерьянкой прибежал, только бабе Маше она была уже не нужна.

— С Кузьмой-то что делать? — прижала хозяйка руки к груди. — Ведь за порядок пострадал. А мышь-то где?

— Да убежала, видимо, — махнул рукой внук. — Давай я лучше за ветеринаром сбегаю?

— Беги, дорогой, беги! А я пока с Кузенькой побуду.

Егорка убежал, а баба Маша переложила кота с пола на лавочку. Подумала немного. Сходила в спальню, принесла подушку, положила Кузьму на неё. Ещё подумала и пошла за пледом, укрыть любимца.

— Вот придёт сейчас доктор, наденет резиновые перчатки, достанет огромный шприц с лекарством, — начал рассказывать Пихто, расставляя посуду обратно по полкам буфета, — как поставит тебе укол!

— Лучший укол — это блюдце с валерьянкой и почесать за ушком! — чуть шевельнул хвостом Кузьма. — И вообще, баба Маша меня в обиду не даст!

— Так она же не знает, что ты притворяешься, — усмехнулся дед, возвращая на место горшок с геранью, — а всем больным, особенно тем, кто в беспамятстве, уколы ставят.

— Так я не в этом, в не непаметстве… — открыл оба глаза кот и, перевернувшись на живот, потянулся. — Когда вот я так, без того, чтобы веником по попе, на хозяйской подушке вволю поваляюсь? — вновь перевернулся на спину Кузьма, раскинув лапы в разные стороны. — А рыбалка, оказывается, хорошая штука, если, конечно, лапы мочить не надо.

Тут вернулась хозяйка с пледом. Накрыла кота, чтоб не замерз, и чтобы отвлечься от грустных дум, решила сырников напечь. Достала творог, сметану, яйца. Пока туда-сюда ходила, споткнулась о потерянные Васькой галоши. Вынесла их на крылечко.

А Кузьма, воспользовавшись тем, что хозяйка вышла, быстро всю сметану из плошки вылакал и обратно под плед спрятался. Вроде как и не он это.

Баба Маша вернулась, увидела на полу дорожку из капелек сметаны, что с усов кота накапала, рассмеялась. Ругать не стала, но подушку забрала. Кузьму за ухом почесала. А домовым за спасённую посуду да цветок пирог испекла, с яблоками.

История девятнадцатая

Исчезновение

— Дедушка, дедушка! Да просыпайся ты, беда у нас! — тыкался розовым носом кот в лицо Пихто. Даже позволил себе лапой потянуть деда за усы, настолько был взволнован.

— Кузьма, если ты опять не помнишь, куда спрятал кусок заморской колбасы — ищи сам. Я спать хочу! — перевернулся на другой бок дед и накрылся с головой одеялом.

— Вот ведь, старый упрямец! Ну ладно! — кот обошёл топчанчик, на котором спал Пихто, достал куриное пёрышко и давай им щекотать пятки дедушке.

— Ой-ёй-ёй! — чуть не свалился Пихто с кровати. — И чего тебе не спится, шатун-разбойник? — ворчал и смеялся одновременно Пихто, натягивая на ноги вязаные носки из собачьей шерсти.

— Домовые пропали! — выпалил на одном дыхании Кузьма и сел напротив деда, не мигая глядя на него жёлтыми глазами.

— Как это пропали? — удивился Пихто. — Я не разрешал!

— А они без твоего разрешения раз — и всё. И нет, — кот сделал пасс лапой, словно что-то спрятал за спину. — Ни Мефодия, ни Фомушки, исчезли оба два!

Дед натянул валенки, подвязался кушаком, дошёл до стола и налил себе целый стакан молока. Выпил залпом. Пригладил усы. После чего повернулся к коту:

— Ну, рассказывай!

— Так я уж всё сказал, были и не стало! — развёл лапы в стороны Кузьма.

— А где ты их видел перед тем, как они того, испарились? — сдвинул брови дед.

— Да прям здесь! Вот как ты сейчас, сидели за столом, огурчиками лакомились. И фьють… огурцы остались, а их как ветром сдуло…

— Огурчиками, говоришь, — дед придвинул большую банку, что стояла на вышитой цветами скатерти. Взял вилку, наколол хрустящее лакомство, поднёс к глазам.

— Хорош, — аж прищёлкнул языком Пихто, — маленький, зелёненький, плотный. А запах… Чуешь, какой? Со смородиновым листом и хреном солили.

— Лучше бы сметаны банку принесли или рыбки. А лучше колбаски или курочку. А огурцов у нас и своих полно, вон, целый огород, — махнул лапой Кузьма в сторону окна.

— Значит, не наша банка? — хитро прищурился дед, почесав подбородок.

— Не, соседу из соседней деревни с оказией передали. А он наших угостил по дружбе, — пояснил кот, запрыгнув на стол. Сунул нос в банку, втянул воздух, чихнул, щёки и застряли в горлышке.

Глядя, как Кузьма, упираясь всеми лапами в банку, пытается снять её с головы, Пихто пригладил ладонью бороду, достал лупу и внимательнее рассмотрел огурец.

— Пчхи… — вновь чихнул в банку Кузьма. И в этот момент кот полетел в одну сторону, банка в другую. Ударилась банка о стену и рассыпалась мелкими осколками по полу. Мыши, что сидели вдоль стены