Они шли по тропинке, по пути встретив четыре отдельно стоящие колонны и посередине одну – разрушенную…

– Я помню о вашей просьбе, – наконец, сказал кардинал.

Ее сердце забилось часто-часто.

– Спасибо, Ваша Милость. – В горле пересохло.

– Я думаю, что колорит портрета можно сделать немного поярче, – внезапно перевел тему кардинал.

– Вы находите? – не сразу откликнулась она.

– Да. Мне нравится, как обращался со своей палитрой Тициан. Цвета яркие и вместе с тем чистые и благородные. Никто не мог упрекнуть его в недостатке вкуса. Он любил рисовать нашего брата, – улыбнулся кардинал. – Вам больше чей портрет нравится? Папы Павла III, его же с племянниками, изображение кардинала Алессандро Фарнезе или Пьетро Бембо?

Лора подавила вдох. Ей показалось, что таким образом ее собеседник уходит от ответа.

– Все портреты хороши. Каждый по-своему.

– А все-таки?

– Мне очень нравится портрет папы Павла III. Он такой выразительный. И взгляд, и роскошное одеяние.

– О да! Наш Тициан умел рисовать переливы тканей так, что ощущаешь их фактуру воочию. Бог даровал ему долгую плодотворную жизнь, и если бы не чума, поразившая город, то может быть он дотянул бы и до ста лет и еще порадовал бы нас новыми шедеврами. Ведь он сохранил ясность ума и свое мастерство до последних дней. Это говорит о том, что Господь был расположен к нему и являл свою милость по отношению к художнику.

В его портретах много красного. Цвет крови – страстной, как у мучеников за веру.

– Вы хотите сказать…

– Немного красок. Не бойтесь. Тициан не боялся ярких тонов…

– Я поняла, Ваше Преосвященство. Попробую сделать в соответствии с вашим пожеланием.

– Спасибо. В молодости я тоже учился рисовать. Правда, это было так давно, что я забыл, при каких обстоятельствах это происходило. Помню только море родного Неаполя и дымку Везувия. Да. Я рисовал Везувий. Мне казалось, что гора – самый лучший предмет. Море рисовать было труднее. – Теперь кардинал улыбался. – Оно у меня напоминало сине-зеленую кашу. Ваш художник Карл Брюллов долго жил в Италии и нарисовал превосходную картину «Последний день Помпеи». Люди и сама жизнь тех времен изображены им крайне реалистично. Веришь, что они именно так ходили. Жили и увидели страшный проснувшийся вулкан именно так. Сегодня, к счастью, такие катастрофы встречаются все реже. Хотя со стихией лучше не шутить.

– Да, древние пророчества говорят, что возможна новая напасть… Эпидемия…

– Поменьше нужно читать древних пророчеств и побольше уповать на Господа нашего. В древности любили пугать людей, они жили в страхе и в ожидании чудес.

– Наверное, это неплохо – жить в ожидании чудес, – тихо сказала она.

Кардинал повернулся к ней:

– Конечно, неплохо. Иногда помогает в минуты отчаяния.

– Конечно.

– Мне так нравится эта красная акация. Она поднимает настроение. Бывает, наша жизнь и внутреннее состояние зависят от пустяков. Но на самом деле – так проявляется желание Господа, чтобы мы жили в радости и не роптали.

Красная акация, или петушиный гребень, – украшала Итальянский сад, который являлся частью Садов Ватикана. Это растение произрастало в тропиках и по форме напоминало петушиный гребень.

– Согласна, Ваша светлость.

– Вот…

Прямо перед ними вспорхнул ярко-зеленый попугай…

– Птицы тоже радуют… Божьи создания…

– К ним надо привыкнуть. С непривычки можно и испугаться.

– Да, привычка – великое дело…

Некоторое время они шли в молчании. На пути им встретилась одна скульптура, которая ей очень нравилась. Ангел, словно спрятанный в зеленой стене… Потаенный ангел, так же как и путь к Богу, скрытый от всех…

Солнце клонилось к закату. Они вышли к губернаторскому дворцу, перед которым был выложен герб папы. Эту композицию создали из растений, и состояла она из двух частей. Первая – неизменная – изображала ключи святого Петра, а вторая – герб действующего папы.

– Видите, – вытянул руку кардинал, – ключи остаются неизменными, а другая власть – все же меняется…

Он посмотрел на нее:

– Вернусь к нашему разговору. Я согласен исполнить вашу просьбу. Можете передать вашему человеку, чтобы он готовился. Скоро я дам знак.

Она выдохнула.

– Благодарю, – и наклонила голову.

– Но портрет вы все-таки сделайте поярче.

– Непременно…

Этой ночью ей приснился странный сон. Она словно парила над своим любимым замком Святого Ангела. Он был весь в огнях – бледно-желтых, похожих на мерцающие свечки. Она пролетала над ним, и вдруг неожиданно кто-то большой, черный и страшный запел ей в уши… ты можешь… ты можешь… ты должна это сделать…

Она проснулась с чувством, будто во рту – ее собственная кровь. Привкус был сладко-соленый… она провела языком по губам. Хотелось пить. Накинув халат, она побрела на кухню – маленькую и удобную, специально оборудованную под нее. Там было все для комфорта и удобства одного человека. Когда-то Лора вывела формулу, согласно которой жилье, как и любое пространство, должно подстраиваться под конкретного человека – его нужды и представления об удобстве. У каждого они свои. Лора Сальвини не любила больших помещений. Она твердо помнила, что дух воспаряет там, где хочет. Кроме того, когда все под рукой – мозги лучше дисциплинируются. Она купила эту квартиру из-за потрясающего вида на Рим. Как часто она смотрела на Вечный город, замирая от странного чувства, что это – место обитания ее духа, где есть нечто, когда-то приковавшее ее внимание. Раз и навсегда… Огни Рима успокаивали, приводили в умильное, расслабленное состояние… Но сейчас город показался безжизненным, словно из него выпили все соки, и он зиял пустотами.

Смерть, которая произошла в Москве, – была нелепой и вопиющей… Тот, кто убил, преследовал далеко идущие цели. И вполне вероятно, что убийца скоро окажется рядом с ней. При этой мысли – вздох отозвался болью в ребрах…

Она прошла обратно в квартиру. Ее взгляд остановился на картине с изображением женской фигуры. Мост, ручей… был полдень, разгар лета… Картина, сделанная под одну очень талантливую русскую художницу, которая приобрела на Западе и в России необыкновенную популярность. Но никто не догадывался, что ее картины играли важную роль в одном ритуале…

Поразмыслив, Ольга нашла выход: нанять какого-нибудь хорошего преподавателя и брать уроки живописи в частном порядке. У нее же есть деньги, и она может позволить себе такие траты.

Преподаватель нашелся не сразу. Это был мужчина в возрасте, но назвать его старичком язык не поворачивался. Он был подтянут, бодр и дисциплинирован. И такой же дисциплины требовал и от нее. Когда она один раз опоздала на урок, он cказал какую-то фразу, не глядя на нее. Когда Ольга переспросила, что он сказал, Полянский Арсений Николаевич, так завали преподавателя, ехидно ответил: