– Здрасте, Пётр Петрович, – глупо пролепетала я, – а я думала, что вы уже ушли.

– Как видите, я ещё на работе, Александра. И я бы посоветовал вам всё-таки пропустить Родиона Сигизмундовича.

Вот как! Значит, этот невежливый тип – сам Вольский? Я отпрянула от двери так быстро, что чуть не уронила стоящие у входа напольные часы, задев их своим не чахлым телом. От предательского удара что-то внутри них жалобно звякнуло и щёлкнуло.

– Простите, – прошептала я и провела дрожащей рукой по стеклянной крышке циферблата.

Стрелки продолжали мерный ход. Кажется, пронесло! Эти часы принадлежали, по словам Марии Семёновны, ещё самому Лебедеву и стояли на этом самом месте незыблемо уже много лет, отбивая каждый час низким глухим звоном. Когда-то старинную вещь хотел купить какой-то богатый клиент, предлагая за неё невероятную сумму, но хозяин, который владел сейчас этим домом, не согласился. И я, Шурка Ковалёва, чуть в секунду не разрушила то, над чем оказалось не властно время. «Неуклюжая дура!» – про себя пробормотала я и посмотрела на шефа. Что скрывалось за тёмными глазами, разглядеть мне не удалось.

– Прошу вас, Родион Сигизмундович, – он перевёл взгляд на Вольского и сделал шаг в сторону своего кабинета.

Смерив меня уничижительным взглядом, его величество Напыщенность прошёл мимо меня. Я тоненько вздохнула. Ноги понесли меня к лестнице, подальше от этих двоих.

– Александра, а вы разве не уходите? – оклик шефа заставил меня остановиться.

– Так у меня же ещё интервью! – напомнила я.

– Завтра закончите, – непререкаемым тоном заявил Зимин. – Уже поздно, идите домой.

– Э-э-э… хорошо, – кивнула я. Хотите, значит, от меня избавиться? Ладно, я плакать не стану. – Сейчас, только компьютер выключу.

Когда я с сумкой на плече спустилась вниз, Зимин по-прежнему был в холле. «Убедиться, небось, хочет, что я ушла», – ехидно подумала я. Ну и пожалуйста!

– До свидания, Пётр Петрович, – улыбнулась я кротко. – До завтра!

– До завтра, Александра! – он проводил меня до двери – как это мило с его стороны! – и подождал, пока я переступлю порог. – Не забудьте, завтра начинается работа над книгой.

– Я помню, Пётр Петрович! – с этими словами я шагнула на крыльцо.

Дверь за мной громко захлопнулась.

Интересно, что за тайны у этой странной парочки? Ничего, голубчики, я когда-нибудь всё равно узнаю! Зуб даю!

– Иннуля, я дома! – выпалила я, когда услышала в трубке голос своей тётушки. – Где мой Гошка, подать его сюды!

– Явилась, Шурочка? – сердито поинтересовалась она. Где-то вдалеке послышался громкий заливистый лай. – Что-то ты быстро, моя дорогая. Могла бы ещё пару дней дома не ночевать!

– Не ругайся, тётя, ты же знаешь, что моя работа…

– Знаю, знаю, – перебила меня Инка. – Слышала сто раз. Ладно, веду твоего барбоса, потерпи пять минут. Маргоша, а ну быстро в кровать!

Последние слова, разумеется, относились уже не мне, а моей двоюродной сестре Маргаритке, особе самостоятельной и решительной. У Инны, младшей сестры моего папы, трое детей – Маргаритка с Ромашкой, пятилетние близняшки, и семилетняя Роза. Я не шучу, родственников моих именно так и зовут – тётушка просто помешана на красивых растениях, именуемых цветами. Хорошо, что Ромашка (или Роман, как упрямо зовёт дядя Саша своего сына) совсем не похож на этот нежный цветок. Наш Ромашка – плотный бутуз, задира и хулиган, с независимым и упёртым характером. Вылитый отец, чему я, например, несказанно рада. Иннуля довольно поздно вышла замуж, в тридцать пять лет, за человека, в которого влюблена была с первого класса. Она терпеливо ждала, пока бывший одноклассник нагуляется, пару раз женится и разведётся, а, дождавшись своего личного счастья, тут же начала рожать ему детей. Она и сейчас продолжала начатое, будучи в интересном положении на пятом месяце. Интересно, как будут звать малыша на этот раз?

– Ты чудесно выглядишь! – ворвалась в мою квартирку Иннуля. – В первый раз вижу человека, которому работа идёт на пользу!

– Так не упускай возможности полюбоваться этим чудом подольше! – не преминула ответить я, еле устояв на ногах от радостной встречи со своим псом. – Гошка, убьёшь хозяйку на фиг, а кто ещё будет кормить тебя такими вкусными тефтелями?

– А ты думаешь, мои блюда для него отрава? – обиделась Инка.

– Ну что ты, Иннулечка! – я осторожно обняла располневшую тётушку. – Ты потрясающая хозяйка!

– Вот то-то же! – Иннуля улыбнулась. – Всё, Шурочка, я пошла, мне ещё моих сорванцов укладывать. Они, кстати, передавали тебе поцелуйчики.

И тётка старательно расцеловала меня в обе щеки ровно три раза.

– Я на выходных к вам обязательно забегу! – пообещала я ей на прощание, свято веря, что именно так это и произойдёт. Наивная душа…

– Ну что, Гога, идём гулять? Давно мы с тобой, брат, вместе не бродили по нашему району.

Гошка был согласен со мной весь, от головы до кончика хвоста. И именно этим нетерпеливым хвостом он и дал мне понять, что за время нашей разлуки я стала невероятно медлительная, вон как долго надеваю свои кроссовки! Пёс даже попытался помочь завязать мне шнурки, чем насмешил до слёз и ещё больше запутал ситуацию. Но всё когда-нибудь заканчивается, через несколько минут мы с моим мюнстерлендером – именно так называется порода моего Гошки – резво выбежали на улицу.

Наш двор ничем не примечателен. В самой середине его располагается стандартная детская площадка с облезлыми каруселями и круглой беседкой, в которой сейчас, как и обычно в тёмное время суток, гоготала горстка патлатых юношей с парой девиц на коленях. Мы с Гошей пробежали мимо этой весёлой компании, пересекли наискосок по тропинке двор, выскочили за калитку и направились к небольшому скверу, нашему постоянному месту дислокации. Гоша нёсся так, как будто не был на улице целую неделю! Я еле поспевала за ним.

– Здравствуй, Сашенька! – это моя соседка, тётя Глаша, гуляла со своим Борькой, чёрной смешной таксой, единственной отрадой немолодой уже хозяйки. – Давненько тебя не было видно.

– Заработалась, тёть Глаш! – Я пристроилась к соседке и тоже медленно пошла по дорожке, махнув рукой на своего бойкого пса. – Как ваше здоровье?

Глафира Ивановна маялась давлением, которое особенно сильно её досаждало именно осенью.

– Сегодня ничего, спасибо, – улыбнулась она.

– Вот и хорошо, – обрадовалась я. – О, глядите-ка, наш Дед на месте!

Я кивнула на лавочку, на которой, заняв почти всю её облупленную деревянную седушку, дремал постоянный житель нашего сквера, тщедушный седовласый старичок, которого мы с тётей Глашей так и прозвали – Дед. На земле возле его скамейки валялась пустая стеклянная бутылка. Под её горлышком растеклась небольшая лужица.