Вторым главнейшим двигателем общественного прогресса, вне всякого сомнения, в России является идея и необходимости цареубийства. Нет такого порядочного человека в России, который бы не лелеял про себя эту мысль, и не точил в тиши кинжал, предназначенный для ненавистного кесаря. При этом сплошь и рядом кесарь не обязательно должен являться нашим отечественным кесарем, и даже вообще не должен являться им. Ибо кесарь в представлении русского порядочного человека – это кесарь вообще, это идея кесаря, а не конкретный русский узурпатор власти. Русский порядочный человек мнит себя мстящим за всех униженных и угнетенных, опять же не обязательно проживающих в России, и сплошь и рядом вообще в ней не проживающих. Кесарь для него – это чуть ли не тот самый Юлий Цезарь, в которого благородный Брут вонзил свой кинжал. Поэтому у нас что ни порядочный человек – то обязательно Брут с начищенным в тишине кинжалом, доставшимся от троюродной бабушки. Так и живет русский порядочный человек с идеей убийства кесаря, пока не подойдет в итоге к идее о необходимости самоубийства. А как подойдет, то уж о мести кесарю некогда становится думать. Третья же по значимости идея, занимающая ум порядочного русского человека – это мечта написать пламенную оду, или возвышенную сатиру, высмеивающую порядки, царящие в русском обществе. Этим обычно занимаются русские юноши лет эдак с пятнадцати до тридцати, считающие себя гениальными стихотворцами, и изводящие по этому случаю неисчислимые килограммы бумаги. Нет такого порядочного русского юноши, который бы не считал себя Пушкиным, или Грибоедовым. В итоге же Пушкин остается Пушкиным, а Грибоедов Грибоедовым, и лучше их в России никто пламенные оды и жгучие сатиры не написал. Разве что Гоголь, а больше никто. Так на этих трех идеях: идее написать общественную сатиру, идее вонзить кинжал в грудь кесаря, и идее самоубийства, – и держится в России вся общественная жизнь. А, следовательно, и держится все в русском андеграунде, ибо Россия – это страна, опущенная под землю.

Разумеется, посещают русского порядочного человека и иные занятные мысли, например, мысль о том, жениться ему, или не жениться? Заводить ему детей, или не заводить? Воровать, или не воровать? Убивать, или не убивать? А если убивать, то ради высокой идеи, или просто так, без всякой идеи вообще? Вся литература, вся психология русская построена на этих размышлениях русского порядочного человека. Весь андеграунд русский на них держится. И будет держаться дальше, потому что Россия никогда из андеграунда не выберется, поскольку слишком большая, и выкопать такую страну, занимающую одну шестую часть суши, из-под земли невозможно. А вы, господа, кривите в презрительной усмешке ваши тонкие саркастические губы, и недовольным тоном вещаете, что разговоры о русском андеграунде – это полнейшая чепуха, и что авторов таких разговоров, а тем более таких записок надо обязательно сажать или в холодную, или в сумасшедший дом. Становитесь лучше землекопами, господа, и выкапывайте Россию из-под земли, чтобы стала она, как остальные страны, как Франция, как Германия, как Америка, или на худой конец Польша, а не еще больше ушла бы под землю. Вместе с вами, господа, между прочим, вместе с вами!

Кстати, вы знаете, отчего русские люди пишут? Отчего они сочиняют романы, поэмы, стихи и трактаты? Причем преимущественно именно трактаты, разновидностью которых являются романы, стихи и пылкие оды? Да от безнадежности они пишут, оттого, что сидят от рождения в своем андеграунде, и сочинение всевозможных трактатов, от улучшения жизни в отдельно взятом провинциальном городе и составления кулинарных книг – до сочинений о необходимости мировой революции, – это всего лишь форма выживания русского человека. Такая же форма, как пьянство, повсеместный разгул, сумасшествие, а также бесконечные застолья, без всякого повода, и по всякому ничтожному поводу, вроде приезда детей из столицы, дня рождения мужа и свадьбы троюродного родственника. Застолья, которые являются ничем иным, как пиром во время чумы. Застолья, после которых не жалко уже и в петлю залезть, и вены себе разрезать, и яд принять, если он у тебя есть, и прыгнуть с моста в глубокую и спокойную воду. Вы спросите у меня, а зачем же пишу я сам, и не посещали ли меня самого точно такие мысли? Разумеется, посещали, и именно поэтому я пишу эти свои записки. Заканчивая одни, и начиная писать другие, зная, что ни водка, ни девушка, ни пылкая дружба мне уже не помогут. Кажется, это называется графоманией, когда человек непрерывно строчит с утра и до вечера, сочиняя нечто совершенно невообразимое, понять которое нет никакой возможности. Графоманов очень осуждают критики литературные, с легкой руки которых слово «графоман» превратилось у нас в самое настоящее ругательство. Только они забывают, эти наши отечественные критики, что невозможно стать ни Львом Толстым, ни Достоевским, не будучи графоманом, поскольку для того, чтобы написать такие тома сочинений, как у них, необходимо работать с утра и до вечера. Да и сами эти критики, брызжа на всех слюной, изводят километры бумаги, критикуя и Толстого, и Достоевского, и тысячи других, никому неизвестных писателей, да вот самих их мало кто читает и уважает. Самыми большими графоманами являются как раз те, кто графоманов решительно осуждает. Это та еще самая ситуация, когда вор кричит: держи вора! Я сам графоман, графоман чистой воды и самой высшей пробы, и считаю, что людей, склонных к графоманству, надо всячески возвышать и одаривать, ибо из некоторых таких людей вырастают Толстые и Достоевские, а само понятие «графоман» считать не ругательством, а самой возвышенной добродетелью. Единственным негативным моментом существования в нашей стране графоманов является варварское уничтожение лесов, из которых приготовляют бумагу, ну да леса в России хватало всегда, и на наше с вами поколение бумаги в ней хватит. В идеале, я думаю, население в нашей стране должно разделиться на два лагеря: один бы изготовлял из леса бумагу, а другой на этой бумаге с утра и до вечера писал бы свои трактаты. Уверяю вас, что это было бы идеальное построение общества, особенно если бы сверху над этими двумя лагерями поставить справедливого и мудрого правителя, и создать касту охранников, что-то вроде полицейских в идеальном обществе будущего, которые бы поддерживали баланс между графоманами и бумажниками. Уверяю вас, такое устройство общества было бы идеальным, и единственно, что могло его погубить – это повсеместное уничтожение лесов, то есть исчезновение материала, из которого производят бумагу. Ну да при правильном природопользовании, бережно расходуя каждую ель, сосенку и осинку, можно было бы решить и эту проблему. Такое бы идеальное государство, кстати, было бы экологически чистым продуктом некоего гениального ума (возможно, что моего, а возможно, что и вашего), и являлось бы действительно идеальным государством будущего. Единственное, что могло бы его разрушить, это агрессия других государств, завидующих отечественному идеальному устройству, но для таких ситуаций должна быть предусмотрена всеобщая мобилизация, и священная война с наглым агрессором. Постепенно, существуя достаточно долго, в таком бы идеальном, экологически чистом государстве должна была бы появиться армия, финансы, суд, прокуроры, бедные и богатые, нищие и юродивые, церковь, вера, публичные дома, искусство, падшие женщины, города, деревни, трущобы, дворцы, искусство, писатели, критики, блистательные взлеты духа, и самые низкие доносы, какие только можно себе представить. И тогда бы оно превратилось в самое обычное, рядовое государство, ничуть не лучше, и не хуже других. Такое, каким и является современная Россия. Хотя, по моему мнению, современная Россия одновременно и лучше, и хуже других государств, поскольку наш отечественный андеграунд совершенно особенный. Впрочем, и здесь я не уверен на все сто процентов, поскольку, как уже говорил, об андеграундах иных стран имею весьма смутное представление.