которых он уже приложился макушкой. Охая и заботливо за него переживая, Любовь Витальевна принесла из морозилки кусок мяса, обернутый полотенцем.

Ян сидел, запрокинув голову, приложив мясо к ушибленному месту, и сквозь прикрытые веки подглядывал, как его Кэт с серьезным лицом проверяет количество тарелок и вилок за столом (столовыми ножами здесь, похоже, не пользовались). Как с любованием, склонив голову на бок, украшает салат веточками укропа, только что сорванного с грядки. Как, задумчиво прикусив губу, смотрит в окно, из которого доносится козье блеяние. А на коленях у Яна, перебирая лапами, урчал кот.

Сели за стол. Отец налил до краев в стопочки себе, жене и гостю. Кэт отказалась, что Яну было и на руку. Выпили за знакомство.

– Ну, теперь, думаю, пришло время рассказать, зачем мы приехали. Котенок… – Ян приобнял Кэт за плечи – она сжала челюсти. – Ты расскажешь или я? Давай я. Дело-то деликатное… – он встал, обвел глазами присутствующих. – Дорогие Александр Михайлович и Любовь Витальевна! Мы с вашей дочерью собираемся пожениться. Прошу у вас ее руки!

Александр Михайлович застыл.

Любовь Витальевна охнула.

Кэт сидела белее мела и все смотрела на свои ладони, сложенные на коленях.

Первым пришел в себя отец и крепко, по-мужски, обнял Яна. Глаза будущего тестя влажно блестели.

– Ну, Ян, молодец! Ну молодец! – он быстро обновил стопочку. – Люб, а? Что сидишь? Глаза на мокром месте… Ян, давай, пока бабоньки в шоке…

Мужчины опрокинули рюмки. Отец звонко хрустнул соленым огурчиком.

– Мы согласны! Еще как согласны! Правда, Люб? – он тряхнул жену за плечо. – Лишь бы Катька была счастлива! Дочура, ну, будешь счастлива?

– Я все для этого делаю, – одарив Яна тяжелым взглядом, произнесла она.

Любовь Витальевна всплеснула руками. Поднялась, опираясь о стул.

– Поздравляю вас, дети мои! – смахнув слезу, она обняла дочку. – Катюша, ну что ты так побледнела?

Ян откашлялся, привлекая внимания.

– А это, собственно, объясняет, почему мы так поспешно решили пожениться.

Мама, нащупывая опору, опустилась на стул. Папа поднял стопку и выпил без тоста, с размахом поставил рюмку на стол, попал криво, на вилку, она громко звякнула о тарелку.

Вздрогнув, Кэт подняла на Яна ненавидящий взгляд.

– Ох, дочка! А я-то думал, ты меня без внуков оставишь!

– Папа…

– А что, девочке скоро двадцать два, а я рядом с ней никогда парня не видел. Вдалеке, под окнами, да, бывало, околачивался один. Но чтоб рядом, хоть бы под ручку, – да никогда. Вон, в электричке едем, попутчики, парни молодые, и так и сяк, и шуточкой и всерьез, а она в учебник уставится и читает. Так что, хорошо все это, хорошо, – без остановки говорил отец, шлифуя «стопарики». – Быстро, конечно. Но хорошо. А внучок или внучка появятся – вот заживем!.. Песочницу построим, песка с карьера привезу…

– Папа! – Кэт подождала, пока отец посмотрит ей в глаза. – Погоди с песочницей. Мы точно не уверены, это еще не на сто процентов. Ведь правда, Ян? – с угрозой в голосе спросила она.

Ян, водя вилкой между тарелками с солеными огурчиками и маринованными опятами, даже не взглянул на нее.

– Ну, может, не сто процентов. Может… – он проколол огурец насквозь, – девяноста девять. Тест-то показал две полоски.

– Ян! – Кэт едва заметно кивнула в сторону растерянной взволнованной матери. – Тесты, бывает, ошибаются.

– Бывает. Но этот, надеюсь, не соврал, – сказал он с такой теплотой в голосе, что Кэт не нашлась, что ответить.

И вечер закрутился, раздобрился. Кэт, глядя на родителей, со временем и сама повеселела: улыбалась шуткам, вворачивала в обращения к Яну «милый» и «дорогой». Навалила ему целую тарелку «Оливье» со словами: «Ты же не хочешь расстроить тещу?» Потом Ян отпросился покурить и уже из коридора слышал, как «теща» сказала: «Все в нем хорошо, только курит…»

Ухмыльнулся. Прикуривая, мысленно повторил про себя окончание фразы. Выдохнул колечко дыма, поднял голову, следя за ним, – и замер. Небо казалось огромным, поглощающим – и многослойным, прозрачным. Млечный путь, такой густой, и в самом деле напоминал разлитое молоко. А звезды… Когда он видел в последний раз такие огромные, яркие, такие четкие, как на картинке в учебнике, звезды?

Козырек веранды позволял рассмотреть только часть неба. Ян сошел с крыльца в поисках более подходящего места. Кружил между теплиц и грядок, пока не заметил лестницу. Приставил ее к стене гаража и залез на крышу. Лег на прохладный шифер.

Он чувствовал себя таким крохотным по сравнению с этим небом и в тоже время таким величественным, словно ему было подвластно все. Немного кружилась голова, ладони и ступни казались большими и горячими, но Ян чувствовал себя не пьяным, а опьяненным. Опомнился только, когда скрипнула дверь, и Кэт, кутаясь в отцовский бушлат, назвала его имя.

Волнуется?..

Точно. Я же ее «муж».

Поднялся. В его пальцах тлела, оставив на шифере дорожку пепла, забытая сигарета.

Кэт отвела его в свою детскую – крохотную комнату с милыми девичьими деталями, которые, впрочем, Ян едва мог соотнести с хозяйкой. На стуле прижимались друг к другу плюшевые игрушки. На полке за стеклом стояла коллекция поздравительных открыток с изображением пушистых зайчиков и котиков. С настенной лампы свисал детский рюкзак, к нему были пристегнуты значки с надписями: «Маленькая вредина», «Тону в любви… Спасать не надо», «Я – папина гордость». На подоконнике, перевязанная резинкой для волос, лежала коллекция вкладышей от жевательной резинки «Love is…» Ян знал Кэт совсем другой, и теперь возникло странное ощущение, словно его обманули. Только когда: тогда или сейчас?

– Ян! – строго окликнула его Кэт и кивком головы указала на разложенный диван, где возвышалась стопка постельного белья.

Наверное, все-таки сейчас…

Начали с подушек. Молча пеленали их в наволочки, распространяя по комнате запах свежевыстиранного белья.

Ян мельком поглядывал на Кэт, она не поднимала голову. И ему очень захотелось нарушить тишину между ними, сделать что-то совсем уж мальчишеское. Выбить подушку у нее из рук, закутать Кэт в простыню, как в кокон, толкнуть на диван… Но вот подушки одеты и взбиты, а он так и не сделал того, что хотел.

– Теперь простыню, – скомандовала Кэт.

Встали по разные стороны дивана, одновременно приподняли простыню. Она вздулась, как парус, и плавно опустилась.

Ян сжимал губы, чтобы его улыбка не была явной. Они вели себя как настоящие муж и жена. А учитывая новизну ощущений, новые образы и новые ракурсы, как новобрачные.

Вместе заправили одеяло. Кэт выключила свет и, само собой, приказала отвернуться, когда стала переодеваться. Но в крошечном замкнутом пространстве было отчетливо слышно, как с легким усилием