— Пошел дальше, в конюшни.

— И сразу тогда рассказал обо всем хану?

— Ну не сразу тогда… долго не решался… за измену мужу по заветам предков полагается смертная казнь! Жалко было Ямаху, но держать такое в тайне от хозяина я тоже не мог!

— Понятненько… — покачал я головой. — Понятненько… Хадаш, давай следующего свидетеля.

Дамиша вывели из зала и запустили второго, по логике вещей — Рушиха. Черт нервно переминался с ноги на ногу, озираясь по сторонами и постоянно вытирая потные ладони о полы одежды.

— Продолжай, — предложил мне Хадаш.

— Итак, Руших. Когда Ямаха изменила своему мужу?

— Восемь дней назад, — ответил свидетель.

— В какое время дня?

— Утром, хан как раз поехал кататься на лошадях…

— То есть как это — утром? — взревел, вскочив с кресла, судья.

Как и много раньше, в казино, мои рефлексы сработали быстрее, чем голова. Я так зыркнул на хана, что он, удивленно открыв рот, захлопав глазами, поспешно заткнулся и приземлил свою пятую точку обратно.

Готов поспорить, так на чертового хана еще никто никогда не смотрел! Он даже съежился, став раза в полтора меньше. Но и мне надо научиться держать себя в руках. Не ровен час, рогатому надоест такое обхождение, и я окажусь под бульдозером. То есть под катком.

— Прелестно, — улыбнулся я, повернувшись к Рушиху. — А где дело было?

— Там, в конюшне и было…

Хадаш еле слышно присвистнул.

— Шангшускаг! — восхищенно прошипел он. — Ты воистину мудр, как три мошомо, вместе взятых! В сравнении с тобой, многие скаги — шанги!

— Теперь-то ты понимаешь, что никакой измены не было? — самодовольно произнес я. — Они просто клевещут на девушку. Правда, пока непонятно — зачем…

— Что… что происходит? — забеспокоился лже-свидетель.

Конечно, он не понял ни слова из нашего с ханом разговора. Ведь между собой мы общались на нашем, человеческом языке, которого однорогий, похоже, не знал. Но уже начал ощущать близость и неотвратимость ханского гнева.

— Все отлично, — заверил я, переходя на скагаранский. — Давайте, заводите второго… Дамиша.

Теперь в зале суда снова присутствовали оба свидетеля. Они переглядывались друг с другом, каждый пытался залезть в голову своему подельнику, дабы предугадать свою судьбу, но безуспешно. Черти уже не нервничали. Оба были близки к панике.

Я еще немного потянул время, наслаждаясь их смятением, и… чего уж греха таить — собственной мудростью. И властью. Не той властью, что была над жизнями у меня на войне, когда я смотрел на врага через прицел, держа палец на гашетке. И не той, что была после, когда я хватал безродных инопланетян и продавал в рабство, определяя их судьбу до самой скорой смерти. Это было нечто большее. Сила слова. Когда оба клеветника прекрасно понимали, что все их дальнейшее бытие зависит от моего вердикта. Возможно, в самом деле стоит принять предложение хана и стать его советником?

— Вы оба врете! — рявкнул я, для большего эффекта ткнув пальцем в свидетелей. — Ямаха не изменяла Шашану! Вопрос в том — зачем вы это делаете!

— Во имя Тилиса, Единого В Трех Ликах, смилуйся, Великий Хан! — завизжал Руших.

Заламывая себе руки, он бросился на колени. Из глаз лжеца хлынули слезы. За всю свою довольно продолжительную жизнь я впервые видел плачущего черта! Его сообщник замер, как парализованный, не забыв при этом побледнеть так, что цветом кожи почти прекратился в человека.

— Я — не Великий Хан, — процедил сквозь зубы Хадаш.

— Это все он! Это все Дамиш, будь он навеки проклят, и дети его, и дети его детей! Это он меня подговорил! — причитал краснокожий.

— Но зачем? — удивился я.

— Он уговаривал Ямаху отдаться ему, а когда она отказала — стал угрожать, что наврет хозяину, будто она ему изменяет!

— Ах, вот оно что! — воскликнули одновременно мы с судьей.

Я оценивающе посмотрел на девушку. В самом деле — хороша. Безумно хороша. Безупречная красота. Если б цивилизация скагов развивалась естественным путем, без ускорения, принесенного нами, и они проходили те же эпохи, что и мы, то во времена античности Новой Земли с нее ваяли бы скульптуры, которым было бы суждено пройти через века. Или сожгли бы на костре, как ведьму, доведись чертовке родиться позже, во времена скагаранского средневековья. Но во всем этом слишком много «бы».

Одно у меня не укладывалось в голове: как вообще такое чудовище как Дамиш мог подумать, что Ямаха ляжет с ним постель? Не помогла даже угроза смерти!

И тут бахнул выстрел. Голова искусителя взорвалась, как спелый арбуз, украсив зал кровавыми брызгами и кусочками черепа. Я интуитивно спрятался за трибуну, выхватывая Кольт. Жертва домогательств истошно завизжала, нагружая барабанные перепонки собравшихся не меньше, чем выстрел. Руших вопил еще громче. И только Хадаш матерился сразу на нескольких языках, демонстрируя преимущества ханского образования.

— Вылезай, Шангшускаг, — обратился скаг ко мне. — Все в порядке.

Не торопясь убирать оружие, я выглянул из-за тумбы. Обезглавленное тело беззубого валялось в красной луже, рядом катался по полу, размазывая кровь, его подельник. А чуть в стороне стоял, сжимая в руке дымящийся пистолет, Шашан. Девушка сидела на корточках, обхватив голову руками. У дверей — двое конвойных, ворвавшихся в зал заседаний на звук выстрела, с автоматами наперевес.

— Извини, хан Хадаш, — медленно произнес супруг, убирая револьвер. — Не сдержался. Этот недостойный шихаваш хотел лишить меня самого дорогого — моей Ямахи!

— Ты не думал запретить проносить на суд оружие? — спросил я правителя.

— Задумаюсь, — пообещал рогатый. — Да у меня у самого такое впервые… надо выносить приговор. Вообще за ложь хану, еще и за нарушение клятвы, данной Тилису, Единому В Трех Ликах, полагается смерть. Но я в очередной раз убедился в твоей мудрости, Шангшускаг. Может, ты предложишь что-то иное?

Вот тут настал тот самый редкий случай, когда я полностью разделял мнение суда. Эта тварь, даже зная, что девушке за измену грозит смерть, пошел лжесвидетельствовать. Впрочем, я не исключаю, что у Дамиша и на своего подельника были рычаги давления. Но каким же скотом надо быть, чтобы обречь на казнь такую красоту?

— Как раз теперь все понятно, — проговорил я. — Ямаха — невиновна. Дамиш и Руших — виновны по всем пунктам, обоих казнить. Правда, Дамиша уже… а жаль! Я б сам с удовольствием раскатал его бульдозером.

— Катком, — поправил меня секретарь.

— Им самым, — согласился я.

— Так и будет, — Хадаш ударил деревянным молоточком по столешнице. — Именем Тилиса, Единого В Трех Ликах, Дамиша и Рушиха приговариваю к казни за клятвопреступничество лжесвидетельство, Шашана — к сканешу за… за неуважение к хану Скагаранского Халифата, недоверие своей жене и… ну, это мелко, но и за убийство конюха тоже.