Глаза то голубые-голубые. А вон и ошейник.

Привстав, и собаку чуть отстранив, Боря девушку обнаружил, что раньше видимо ещё бежала за собакой с поводком в руке, а затем бежать перестала, поводок выпустила. А сама теперь в сугробе валяется. Одни каблуки торчат.

Ножками дрыгает хозяйка, да сразу встать не может. Силы кончились.

Боря собаку по голове погладил, за ушами потрепал, поиграв немного и к девушке на выручку пошёл. А за хозяйкой шлейф по снегу тянулся. Разыгравшись, пёс в самую глубину завёл её, где снега того и выше пояса. А последние метры так вообще тащил, судя по накату.

Боря в снег по пояс залез. И на каблуки покачивающиеся ориентируясь, по направлению к ним и пошёл, как на флагшток реющий на мачте.

– Девушка, вы в порядке? Девушка-а-а! – кричал он для порядка, чтобы не испугать ненароком. А то, кто знает, какой ещё шлейф потянется? Не любит человек сюрпризы на Руси.

С заметным трудом в сугроб пробравшись, Боря девушку ту из снега достал за капюшон сначала приподнял, потом подмышки подхватил. Да за пояс поднял. Лёгкая. Килограмм сорок в ней. Столько же, сколько и в собаке, по сути.

На вид пёсель крупный. Но внешность бывает обманчива.

Достав из снега хозяйку хаски, пёс обрадованно бегать вокруг начал и лаять задорно. А Боря отряхивать находку начал. А та как встала, руками в руковичках шарит перед собой, словно ничего не видит. Снег с капюшона ещё сыплется, в глаза всё мукой белой.

«Может и вправду, слепая?», – добавил внутренний голос: «Собака тогда – поводырь!».

Но тут девушка снег выплюнула с губ и призналась звонко:

– Я линзы все проебала-а-а!

Стоит и ревёт главное. Слёзы такие крупные по щекам катятся, неподдельные. А может и снег растаявший.

Хороша девка. Ресницы в инее, щёки красные. На лице лишнего ничего не заметно. Брови свои, снежинки собрали. Губы только посинели, дрожат. Вот и вся косметика. Околела.

Боря присмотрелся и вздохнул. В джинсы одета тонюсенькие, и сапоги с каблуком высоченным, чтобы повыше казаться, но на зимние не похожи.

Это очевидно, что в каблуках гуляет, так как ростика маленького. Компенсирует. И курточка на ней тоненькая, и шапочка с бубенчиком забавная. А по краям висят как косички, только вязанные. И всё в снегу. Снега столько, словно снежную бабу откопал. Даже лепить не пришлось.

Боря улыбнулся. Бывает же!

– Так, а ну-ка не плачь.

– Я ничего не вижу-у-у, – только громче завыла она, поддержку рядом почуяв.

– Сегодня никто ничего не видит, – ответил сантехник, сумку с плеча достал и чая из термоса в кружку-крышку налил. Затем в руки сунул в руковички. – Пей. Согреешься.

Она зубами о кружку застучала. Хорошо, что из пластика. А зубки ровненькие все. Потому что в брекетах. Беленькие, как будто углём их зачистили и отмыли как следует. Хорошо видно под фонарём. А там и солнце уже с зарёй смешит, через тучи пробивается.

Чай уже не горячий, но тёплый. Губы отогрел. Заморгала, руку с кружкой протянула, кивнула:

– Спасибо.

– Да не за что, – ответил Боря, термос убрал и осмотрелся. Вокруг снежный плен. Стоит девушка по пояс в нём. Пёсу только раздолье, бегает, кувыркается, ныряет.

– Джек! Ко мне! – даже голос командирский в ней появился. А хаски только рядом бегает, но едва приблизится, обратно дёру даёт. С поводком бегает. Да его не замечает.

– Похоже… ему и так хорошо, – ответил Боря и в снег посмотрел. – Но не думаю, что линзы мы твои сейчас найдём. Даже больше скажу, до весны их точно никто не найдёт.

– Как же мне до дома добраться? На ощупь?.. Джек, какашка ты озорная! Ко мне! Пусть твоя Ленка сама с тобой и гуляет теперь!.. Пёсина, жопа ты с ручкой! Сюда иди!

Пёс вроде бы даже рассмеялся в ответ. Морда довольная. А судя по репертуару, что из уст девичьих раздаётся, ей где-то от шестнадцати до двадцати двух. Точнее не скажешь. Что не её собака, да и что не собачница вовсе – заметно.

– А далеко дом-то? – спросил Боря. Жизнь всё равно на паузе.

– Тридцать седьмой. Вот там, – и она показала рукой в неопределённом направлении. Внутренний компас немного сбился.

Боря по телефону посмотрел дом, и прикинул, что это метров четыреста если напрямки, а по тропам так и все пятьсот. Но лучше, чем десять километров.

– Давай баш-на-баш. Я тебя отведу до квартиры и на руки сдам кому-нибудь, но ты мне позволишь ботинки посушить. Я пока в сугроб за тобой лез, снега полные ноги набрал.

– Я тоже-е-е! – протянула она, но уже не плача. А так, из сострадания самой себе же. – Идёмте же скорее в тепло!

Боря руку ей подал, она качнулась и сразу же попыталась упасть обратно. Пришлось под локоть подхватить. А затем вовсе близко-близко прижалась, словно пытаясь ощупать его для идентификации.

– А вы… кто вообще? – наконец сдалась она, хоть и поглядывала украдкой то на спортивную шапку, то на куртку, то на сумку, где что-то гремело, то на ботинки, но больше всего