К счастью, они подошли к ДОФу, у входа толпились собранные со всего флота офицеры.

– Пошли быстрей занимать места! – быстро сориентировался Сан Саныч.

В фойе кучковались политработники. Они просто светились изнутри, это был их праздник.

В стороне, отдельно от всех, стоял вице-адмирал и какой-то замухрыга с потертым портфелем, видимо, лектор.

То, что сам член Военного Совета флота пришел представить лектора, говорило о статусе последнего.

Членов Военного Совета на флоте было много, но только одного – начальника политуправления – называли членом Военного Совета. Видимо, «начальник политуправления флота» звучало недостаточно солидно.

Раздевшись в гардеробе, ребята рванули в зал. Нужно было успеть занять места на галерке.

У входа в зал стоял Бурченя и ставил галочки напротив фамилий.

– Ну что, салаги, вошкаетесь? Давай быстрей рассаживайся. На первые ряды садитесь. И не думайте, что я ничего не вижу, у меня зрение 150 %!

Постепенно зал заполнился, и шум стих. Член Военного Совета вышел к трибуне.

– Товарищи офицеры, у нас в гостях лектор отдела агитации и пропаганды ЦК КПСС. Он прочтет лекцию о недавно произошедшем кровавом инциденте в лагерях палестинских беженцев Сабра и Шатила.

Появился лектор. Из-за трибуны была видна только его взъерошенная голова. Он неторопливо, со знанием дела вытаскивал из портфеля бумаги.

Ну пипец, подумал Сан Саныч, сейчас начнется. СССР – оплот мира во всем мире, пролетарии всех стран, соединяйтесь, идеи Ленина вечны и т. д. Он достал журнал и приготовился читать.

Лектор откашлялся и начал:

– Товарищи, в основе всех проблем арабо-израильских отношений лежит их абсолютная несовместимость. Они как две половинки одной задницы: сколько ни сжимай, все равно не срастется.

Мгновенно завладев вниманием аудитории, он перешел к историческому аспекту.

Через пять минут Петров засунул журнал обратно. Лектор на глазах становился выше, плечи его расправились, он стал похож на былинного богатыря.

Когда он рассказал о том, что без поддержки Советского Союза и лично Сталина создание независимого государства Израиль было бы невозможным, Потницкому стало нехорошо. Он толкал локтем Сан Саныча:

– Слышь, это что выходит? Это мы своими руками, что ли? Не может быть!

Его лицо выражало растерянность и разочарование. Он был похож на пароход в тумане с неработающей локацией.

Лектор перешел непосредственно к резне. Он с такой силой живописал кровавую расправу над мирными обитателями лагерей беженцев, что офицеры слушали его с открытыми ртами.

Два часа пролетели как одно мгновенье. В конце лектор напутствовал собравшихся:

– В сложившейся непростой международной ситуации от вас, товарищи, как от представителей наших славных Вооруженных Сил, требуется бдительность и еще раз бдительность!

Возвращались молча, глядя себе под ноги. Петрову было не по себе, он ощущал на затылке липкий взгляд Моссада, а в проходивших мимо людях ему мерещились молодчики бесноватого раввина Меира Кахане, с оскаленных зубов которых капала кровь арабских младенцев.

Добравшись до Каменной стенки, так же молча расселись в курилке и дружно задымили. Все попытки Метелицы хоть что-то узнать о лекции закончились ничем.

Подошел дежурный с «Дмитрия Овцына»:

– Сан Саныч, в метеолабораторию прислали нового инженера, нужно оформить.

Тяжело поднявшись, Петров пошел на судно. В коридоре напротив его каюты стоял нескладный, тощий очкарик. Окинув его взглядом, Сан Саныч подумал – пошли такого в шторм ветер измерить, так его и сдует на хрен.

Он сел за стол, пригласил войти метеоролога и достал с полки штатно-должностную книгу. Эти книги на флоте делали исключительно из электрокартона (прессшпана). Прессшпан был идеален, на нем писали карандашом, и многочисленные изменения не оставляли следов стирательной резинки. Открыв раздел «МЕТЕОЛАБОРАТОРИЯ», Петров начал заполнять расчерченные черной тушью графы. Он проставил номер по порядку, должность и спросил:

– Фамилия, имя, отчество?

– Полесин Михаил Борисович.

– Образование?

– Одесский гидромет.

– Партийность?

– ВЛКСМ.

– Национальность?

– Еврей.

– ЧТО, ТАК И ПИСАТЬ?!

До графы «домашний адрес» они не дошли.

Трое молодых лейтенантов в новенькой, еще пахнущей швейной фабрикой форме представлялись комдиву. Комдив поздравил их с началом службы в отдельном дивизионе гидрографических судов Черноморского флота, довел до них, кто на какое судно назначен, пожелал счастливой службы и в конце добавил:

– Есть тут у нас лейтенант Кувалдин, так вот, ему денег в долг не давать! И зайдите представьтесь замполиту.

Замполит, уточнив лейтенантскую партийность и семейное положение, поинтересовался:

– А про Кувалдина вас проинструктировали?

– Так точно, комдив велел денег ему не давать.

– Вот и хорошо, предупрежден – значит вооружен. Хотя все равно ведь, паразит, объегорит! – беззлобно, со скрытым восхищением произнес замполит.

Озадаченные лейтенанты вышли из здания и прошли в курилку, где в тени акаций и софоры решили обсудить ситуацию. Внезапно в курилке появился не первой свежести офицер. В мятой рубашке, нечищенных ботинках и с радостным лицом он обратился к молодежи:

– Привет, мужики!

Это был Юра Кувалдин. В свои двадцать девять лет звание лейтенанта он получил во второй раз. Дослужившись до капитан-лейтенанта, Юра проделал обратный путь, причем путь назад оказался короче. Дело в том – чтобы получить очередное звание, нужно было как минимум выходить определенный срок, а вот чтобы получить звание на ступень ниже, достаточно было что-нибудь сотворить. С этим у Кувалдина проблем не было, он был яркой иллюстрацией к закону Мэрфи.

Правда, сам Юра по этому поводу не комплексовал, он исходил из того, что история – это спираль, которая повторяет на одном из своих витков ранее пережитый опыт. Он просто закреплял теорию на практике.

Справедливости ради нужно сказать, что Юра был умен и хорошо образован, однако имел два серьезных недостатка – он не любил службу и любил выпить, а во времена развитого социализма это входило в перечень смертных грехов. Денег у него не было хронически. Вдобавок ко всему он был разведен.

Выглядел Кувалдин так же, как и служил, – взъерошенные волосы, нахально-любопытные глаза, нос, цветом и формой напоминающий перезрелую редиску, на щеках угадывалась красная сосудистая паутинка, все это великолепие обрамляла неопрятная рыжая борода.