– Отнеси-ка это Коулмену. Ему предстоит длинный путь.

На лице девушки отразилось изумление, и она быстро спросила:

– Куда же он едет?

– Сказал, что отправляется домой. Он поправился и не может оставаться здесь на зиму. Скоро ляжет снег, и тогда ему не пройти через овраги и лощины.

Роксана попыталась скрыть свое разочарование. Малкольм незаметно наблюдал за племянницей. Когда глаза ее вновь гордо засверкали, он хмыкнул и сказал себе: «Настоящая Шервуд».

Он нетерпеливо протянул ей узел:

– Иди, Келеб ждет.

Борясь с желанием увидеть его последний раз, и не желая признаваться себе в нем, Роксана спрятала руки за спину и потрясла головой.

Удивленный ее отказом, Малкольм уставился на племянницу. Она попыталась спокойно смотреть ему в лицо, но когда он снова проворчал: «Отнеси это ему», – она невольно вздохнула с облегчением. «Я должна слушаться дядю», – защищала она сама себя.

Келеб вывел оседланного жеребца из сарая и остановился, чтобы, поправить уздечку и затянуть подпругу. Он думал о Роксане. Вначале он решил, что нужно показать ей, что она ничего для него не значит, и уехать, не взглянув на нее в последний раз. Но он все больше осознавал, что будет искать встречи с ней. Он должен взглянуть в ее лицо, в ее глаза. Может быть, он найдет хотя бы самый малый признак чувства, которое бы отвечало его отношению к ней.

Он чертыхнулся про себя: «После того раза она, наверное, плюнет мне в глаза». Келеб обернулся, заслышав за собой шорох листьев, и увидел, что к нему идет Роксана. При виде ее лицо его прояснилось, как было всегда. Но когда он спросил ее: «Вы пришли пожелать мне счастливого пути?» – в голосе его звучала лишь ленивая насмешка.

Она посмотрела на него с деланной жалостью и ответила:

– Я хотела сделать это уже давно.

Его рука невольно дернулась: он хотел дотронуться до нее, но она быстро отступила назад, избегая его прикосновения. Он почувствовал, что начинает злиться. Он хотел взглянуть в ее лицо, но она отвернула голову и теребила бахрому своей шали.

– Послушайте, – начал он.

Но она так резко подняла голову, с таким высокомерным выражением в глазах, что слова застряли у него в горле. Он хотел закричать ей снова: «Шлюха!»

Но вдруг, сам того не желая, он тихо обратился к ней:

– Роксана, я знаю тебя теперь довольно хорошо. Ты думаешь, что тебе нет до меня дела. Может, это и так. Но в одном я уверен. Ты хочешь меня так же сильно, как я хочу тебя. И сейчас ты думаешь о том же, что и я. Ты хотела бы лежать рядом со мной прямо здесь, прямо сейчас.

Она взглянула в его горящие глаза и ослабла от желания, которое прочитала в них. Дрожь пробежала по ее телу, и ей захотелось броситься в его объятия.

Но она вовремя сдержалась и принудила себя холодно сказать:

– Ты очень ошибаешься, охотник.

Глаза их встретились в последний раз. Раздосадованный и сердитый, Келеб сел в седло, поднял руку в шутовском салюте и пустился вскачь.

Теперь Малкольм занимал место Роксаны за занавеской, наблюдая за их прощанием. Он терпеливо ждал, когда они выдадут себя, так как был уверен, что между этими двумя что-то происходит. Когда же ничего не случилось, и Келеб уехал, он с раздражением посмотрел на Роксану и проворчал про себя: «Рокси, ну и дурочка же ты».

Он был готов отойти от окна, когда заметил, что из-за амбара выезжает верхом человек.

– Сет Хейл, – пробормотал Малкольм. – Опять он здесь.

Кажется, ему нравился этот человек. Он был хорошим соседом, всегда готовым прийти на помощь, и никогда не лез в чужие дела. Малкольм понимал, что на Роксану произвели впечатление его манеры, которые напоминали ей о доме. Но он сомневался, что такой скучный человек, как Сет, сможет надолго завладеть ее вниманием.

Малкольм посмотрел вслед удаляющемуся охотнику, который тоже заметил Сета. Малкольм тихо усмехнулся. Эта встреча испортит Коулмену удовольствие от поездки.

Роксана заметила приближавшегося всадника и заставила себя приветливо улыбаться. Она не даст никому, и особенно этому симпатичному гостю, увидеть, как глубоко задел ее отъезд Келеба.

Она разглядывала Сета. Его костюм и манеры были такими же, как у тех мужчин, с которыми она была знакома в Бостоне. Совсем не то, что Келеб Коулмен в своих индейских штанах. Черты и выражение лица Сета отличались от черт Келеба так же, как день отличается от ночи. Холодное и жесткое лицо Келеба – и мягкое выражение на лице Сета, почти тонкие черты лица. Общим с Келебом, однако, у Сета было высокомерное выражение лица.

Она хмыкнула: еще неизвестно, который из мужчин большего мнения о себе. Отрывисто разговаривая с лошадью, Сет направил животное к стойлу. Одним резким движением он соскочил на землю и слегка поклонился Роксане.

Его голос прозвучал идеально вежливо:

– Как вы чувствуете себя сегодня, мисс Шервуд?

Роксана подумала, что в этой глуши его вежливость и отточенные манеры были немного не к месту, ее глаза сверкнули, но она вежливо ответила:

– Спасибо, прекрасно. А вы?

Он не ответил на ее вопрос и задал новый:

– Где мне найти вашего дядю?

Малкольм вышел навстречу и встал рядом прежде, чем Роксана успела ответить.

– Добрый день, Сет. Что привело вас к нам в такую рань?

Сет быстро взглянул на него, сжал губы, а затем повернулся к Роксане. Вдруг задул ветер, и Роксана задрожала так, что зубы ее застучали. У нее появилось ужасное предчувствие, что Сет привез плохие новости.

– Я ездил на почту, – Сет заговорил мягким тоном. – Это заказное письмо для вас.

Роксана бессознательно придвинулась поближе к Малкольму. Она почувствовала, как он напрягся, принимая от Сета конверт с черной каймой.

Медленно повертев конверт в руках, Малкольм машинально надорвал его. Он пробежал лист глазами и, разжав бесчувственные пальцы, уронил на землю.

– Гевин и Алиса умерли, – прошептал он.

Сердце Роксаны бешено застучало, и ее охватил ужас. Она пронзительно закричала:

– Нет! Нет!

Малкольм притянул ее к себе и крепко обнял своими сильными теплыми руками. Он несколько раз открывал рот, но не сразу сказал глухим и удивленным голосом:

– О, Господи Боже, за что? За что?

В голове Роксаны все крутилось и неслось, все расплывалось перед глазами. Она неясно различала, что Малкольм и Сет разговаривают между собой, но их слова не имели никакого смысла против того рефрена, который молотом стучал в ее ушах: «Умерли, умерли…»

Она услышала уговоры Малкольма:

– Пойдем в дом, родная. Так сыро, ты простудишься.

Она почувствовала, что он ведет ее в дом и усаживает перед огнем. Огоньки с шипением танцевали, время от времени в огне щелкали ветки, и на мгновение ей показалось, что она дома, в Бостоне. Она не могла плакать, в горле стоял ком.