Майк все еще спотыкался, бесцельно взбираясь вверх, когда его остановил тихий, но отчетливый оклик сзади. Он потерял счет времени и, глянув через плечо, с удивлением заметил, что площадка для пикника уменьшилась до розовато-золотистого пятна меж деревьев. И снова его окликнули, громче и настойчивее. Впервые с того момента, как Майкл оставил Альберта в середине дня, он вспомнил, что обещал встретиться с ним у заводи не позже четырех. Была уже половина пятого. Майк вырвал несколько страниц из блокнота, покрытого свиной кожей, и аккуратно нацепил их на ветки кальмии, оставив покачиваться маленькими белыми флажками в спокойном вечернем воздухе, а затем вернулся к ручью. Альберт ждал его с кружкой чая, однако не мог поведать ничего интересного: он не нашел чего-либо необычного и спешил вернуться в Лейк-Вью, чтобы поужинать.

– Господи, я уж думал, ты потерялся. Чего ты там, черт возьми, делал так долго?

– Просто смотрел… Оставил несколько листков из блокнота на кусте, чтобы снова найти то место.

– Каков умник. Ну что, допивай чай и в дорогу. Я поклялся вернуть тебя домой к восьми.

Майк помедлил перед ответом.

– Сегодня я домой не пойду.

– Не пойдешь домой?

– Ты же расслышал с первого раза.

– Ну и ну! Совсем спятил?

– Можешь сказать им, что я остался на ночь в Вудэнде. Наплети им любой чертовщины, лишь бы никто не забеспокоился.

Альберт посмотрел на друга с уважением. Никогда он раньше не слышал, чтобы Майк «выражался».

– Скоро стемнеет. Подумай, что толку оставаться тут одному на всю ночь?

– Это мое личное дело.

– Ничего ты в темноте не найдешь.

Тут Майк стал «выражаться» по-настоящему, страстно. Выражался по поводу Альберта, полиции, прочих людишек, сующих повсюду свой проклятый нос и знающих все лишь потому, что они австралийцы…

– Твоя взяла, – сказал Альберт, направляясь к лошадям. – Отдам тебе остатки еды и чайник. В сумке есть еще немного сена для пони.

– Прости, что называл тебя плохими словами, – неловко извинился Майкл.

– Нет, ты все правильно сделал… раз ты так чувствовал… Ну, давай, я поехал. И не забудь завтра перед уходом потушить костер. Не хотелось бы провести выходные за тушением пожара у Висячей скалы.

Лансер спешил двинуться в путь, и Альберт пустился галопом к горе Маседон. Он отлично знал нужный поворот между двумя эвкалиптами и вскоре скрылся из виду.

Длинные тени выползали из леса, вытягиваясь по золотистой равнине, поверх тонких линий изгородей и заборов, по случайным овцам и по ветряной мельнице, чьи неподвижные серебристые крылья ловили последние лучи солнца. Темнота, хранившаяся весь день в зловонных впадинах и пещерах, просочилась в сумерки, и настала ночь. Конечно же, Альберт был прав. Майк прекрасно понимал, что ничего до рассвета сделать не сможет. Во сколько же встает солнце в этой непонятной стране? Юноша набрал коры, вновь разжег затухающий огонь и в его неровном свете неохотно съел немного мяса и хлеба. Позади Висячая скала невидимо давила на беззвездное небо. В нескольких ярдах от Майкла мелькнуло белое пятно – это пони шел к ручью попить. Из охапки папоротника-орляка получилась довольно удобная постель, хотя от ночного воздуха по телу побежала дрожь. Майк снял жакет и, накрывшись им, лег на спину, рассматривая небо. Только один раз в жизни он спал на природе – на Французской Ривьере с компанией друзей по Кембриджу, заблудившись где-то в холмах близ Канн. В ту ночь были звезды, виноградники и отдаленный свет, пледы для девушек, а еще фрукты и вино, оставшиеся после дневной экскурсии. Тогда это казалось невероятно увлекательным приключением.

Майк провалился в настороженный сон, в котором стучащие о камень подковы арабского пони напоминали ставни, что открывала горничная в его комнате в Хэддингем-Холле. Хорошо бы Энни не стала сдвигать шторы… Майк проснулся и открыл глаза. Вокруг была плотная завеса черной австралийской ночи. Все тело ныло. Он бросил сломанную ветку в костер и смотрел, как отражается в заводи корона из искр над сухими листьями.

Когда появились первые проблески света, он уже грел чайник. Проглотив жидкость с кусочком засохшего хлеба, который муравьи пытались унести в свои норки, Майк отдал пони остатки сена и был готов выдвигаться. Много дней спустя, отвечая на бесконечные вопросы констебля Бамфера, юноша понял, что не имел никакого конкретного плана действий, когда пересек ручей и пошел к Скале. Лишь ощущал необъяснимое желание вернуться к кустарнику с белыми флажками и продолжить поиски оттуда. Утро выдалось чудесное, теплое и безветренное. Он легко обнаружил низкорослый куст лавра по листкам бумаги, размякшим от росы. Среди деревьев, где утро радостной болтовней встречали сороки, промелькнул попугай. Прикрытые зеленым кружевом из папоротника и другой листвы, пугающие выступы Висячей скалы еще не были видны. В нескольких ярдах от того места, где Майк остановился, чтобы достать ногу из прямо-таки бездонной расщелины, зигзагом проскакал кенгуру валлаби – видимо, здесь пролегала естественная тропа. О некоторых вещах животные знали намного больше людей. Кокер-спаниель Майка, к примеру, мог учуять кошек или других врагов за полмили. Что же увидел валлаби, что ему было известно? Может, глядя на Майка с каменного уступа, он хотел что-то ему сообщить?

Залезть на уступ оказалось легко, но вот догнать животное не вышло, и оно скрылось среди кустарников. Выступ, на котором очутился Майк, примыкал к каменной платформе, окруженной валунами и зарослями тонкого папоротника и закрытой от солнца широко раскинувшимися эвкалиптами. Тут пришлось немного отдохнуть, ноги будто налились свинцом. Голова же, напротив, ощущалась воздушным шариком, привязанным к ноющим плечам. Натренированное тело, привыкшее к плотному британскому завтраку из яиц с беконом, кофе и каши, громко жаловалось, хотя его владелец не осознавал голода, а лишь жаждал ледяной воды. Майк положил на покатый камень голову и немедленно заснул прерывистым сном от усталости, проснулся же, внезапно почувствовав боль над глазом. Струйка крови стекала на подушку, твердую и заостренную, как камень под его пылающей головой. Остальное тело было невероятно холодным. Дрожа, юноша потянулся за одеялом.

Сначала Майк подумал, что это птицы поют на дубе за его окном. Он открыл глаза и увидел эвкалипты, чьи длинные остроконечные серебристые листья неподвижно висели в душном воздухе. Звук, казалось, наступал со всех сторон – низкое бессловесное бормотание, будто гул далеких голосов, в котором то и дело слышалось что-то вроде смеха. Но кто может смеяться тут, на дне моря? Майк пробирался через тягучую темно-зеленую воду в поисках музыкальной шкатулки, чей звенящий голосок звучал то позади, то прямо впереди. Если бы он только мог двигаться быстрее, волоча свои бесполезные ноги, то поймал бы его. Внезапно звук пропал. Вода стала гуще и темнее; изо рта поднялись пузыри, он начал задыхаться и подумал: «Так вот, каково это – утонуть», после чего проснулся, откашливая кровь, стекавшую по щеке с пореза на лбу.

Теперь уже бодрый, он неуверенно поднялся на ноги и услышал ее смех совсем близко.